и решил навести порядок в платяном шкафу. Внезапно появилась мысль, что если не избавлюсь от вещей матушки, ночные кошмары вернутся.

Я давно продал остальные платья, юбки и блузы, которые были в неплохом состоянии. Получил мало, но тогда и эти деньги пригодились. Теперь таких хороших вещей не осталось. Еще я сглупил – продал мамино золотое кольцо. Его сразу купили за хорошие деньги. Но потом дошло до меня, что скучаю по ней, и хотел бы вернуть то кольцо. Вспоминаю его на маминой руке. Её худой, бледной руке. Я бы многое сейчас отдал, чтобы вернуть его. Даже, вдруг подумал, надел бы его на мизинец и носил дома. Может быть, мне стало б немного легче. Кольцо ведь хранило её прикосновения. Золото – такой теплый металл… Злился на себя, что всё сделал не так.

Оставил из платьев только синее с кружевным бежевым воротником и красивой вышивкой – какие-то фантазийные голубые с белым цветы. Помню, как матушка вышивала их зимними вечерами. Платье было маминым любимым и удивительно ей шло – ультрамарин прекрасно гармонирует с желтыми глазами. Мы никогда с ней не говорили о цветах, но я знаю, что она тонко чувствовала их сочетания. Если соберусь писать её портрет, то, несомненно, в этом платье.

Разбирать женские панталоны и чулки, пусть и чистые, мне совсем не хотелось, но пришлось. Крепкую ткань я нарезал кусками – в хозяйстве пригодится, а ветхую – выбрасывал. В одном из чулок зашуршала бумага, я запустил руку внутрь и вытащил аккуратно сложенный листок. Развернул и увидел написанный маминым почерком адрес: Кенсингтон-роуд, дом 7, квартира 5. Вместо имени стояли заглавные буквы: «ГБ».

Не знал, что у мамы были знакомые в богатом Найтсбридже. Он не чета нашему Ист-Энду. Я решил, что времени у меня много, и вполне можно сходить туда пешком. Далеко, конечно, но долгие пешие прогулки мне сейчас полезны.

Шел я часа три. Любовался центром Лондона – красивыми домами, мостами, музеями. Наконец, нашел нужную улицу и дом. Свежевыкрашенный в светло-желтый цвет, четырехэтажный, с балконами, украшенный лепниной. Он казался мне королевским замком.

Позвонить в квартиру № 5 я не решался. На табличке, рядом со звонком, значилось: «Мистер Бит». Вот бы он оказался маминым родственником. Возможно, и не знает, что мама умерла, ведь никто не пришел на ее похороны. Но я отбросил мысль о родственнике. Богатый родственник – смешно. Скорее, знакомый. Может, врач? Нет, на табличке уточнялось бы, что он доктор. Я ходил около дома, рассматривая его и набираясь смелости.

Из здания вышла элегантно одетая пожилая леди. Я поразился её гармоничному наряду – черная шляпка с бирюзовым цветком, темно-серое пальто и черные кожаные перчатки с такой же, как цветок, бирюзовой отделкой.

Дама подозрительно посмотрела на меня. Наверное, подумала, что я мелкий воришка. Мне захотелось уйти, но она подошла и спросила:

– Вы кого-то ищите, юноша?

– Да… Мне нужен тот, кто живет в пятой квартире.

– Мистер Бит? Удивитесь, но я так и поняла. Не сомневаюсь, что мистер Бит – ваш отец. Ведь люди постоянно говорят, что вы на одно лицо? Я знаю Генри уже много лет. До болезни он был красив и силен. Как-то был немного… пьян и проговорился, что у него есть сын. Потом спрашивала его, но Генри отрицал.

– Генри Бит? Ну, да… простите. А мне можно пройти к нему? – В голове застучало: “отец” – сначала ошеломляюще, потом ужасающе. Он не умер!

– Разумеется, вы можете пройти. Он давно и серьёзно болен. В прошлом году переболел испанкой. Доктора говорили, что умрет, но выжил, слава Богу. Грипп дал осложнения на сердце и суставы. Генри почти не встает. Он очень, очень слаб. Зайдите и порадуйте отца. Смелее. Звоните же. Служанка откроет вам.

Я нажал кнопку звонка и подумал:" Вот и всё, отступать поздно. Не может быть правдой, что тут живет человек, который бросил нас с мамой, тот мерзавец, кто даже не пришел на её похороны. Кем надо быть, чтобы бросить женщину с маленьким ребенком?!"

Дверь открыла молодая девушка и спросила, что мне нужно? Я ни с того ни с сего ляпнул, что мистер Бит будет рад меня видеть.

Служанка провела меня в небольшую комнату, которая хоть и не отличалась роскошью, выглядела куда богаче моей хижины. Смущал только затхлый воздух. Казалось, комнату давно не проветривали. На кровати у окна лежал худой старик. Не просто худой – скелет. У него, действительно, было моё лицо, но только морщинистое и небритое несколько дней.

– Кто там, Полли? – слабым, едва слышным голосом спросил он.

– Молодой человек, мистер Бит, – крикнула она хозяину и прошептала мне: – Как вас представить?

– Вилли Майнд.

– Мистер Бит, к вам Вилли Майнд. Он сказал, что вы будете рады его видеть.

Я неуверенно шагнул вперёд, не решаясь приближаться к кровати, и еле-еле выдавил:

– Мистер Бит, вероятно, я – ваш сын. Здравствуйте! Меня зовут Вилли.

Глава 9

– Вилли?! Сынок! Подойди ближе! – оживился старик.

Я подошёл вплотную к его кровати. Отец повернул ко мне голову:

– Я видел тебя два года назад. Возмужал. Прости, что не заходил. Как мама?

– Она умерла. Год назад.

– Умерла? Боже! – Старик прикрыл глаза ладонью и невнятно забормотал себе под нос. – Где её похоронили? – он кое-как справился с эмоциями.

– На кладбище Торнтон. Двадцать пятого октября.

День похорон вспомнился в мельчайших деталях. Тогда я остался совсем один. Едва сдерживая гнев, я взглянул на отца. Губы его дрожали

– Поверь, я не мог вас навещать. Тогда сам умирал от испанки. Чудом остался жив. У меня ужасные осложнения. Я почти не встаю. – В глазах старика читалась мольба.

Я не верил ни единому слову. Всё во мне кричало, что передо мной предатель и виновник маминой смерти. Но я удивительно спокойно сказал:

– Всё позади. Мой опекун – мистер Бернадетти. Он – художник. Я учусь у него, скоро стану художником и буду писать на заказ.

– Замечательно! Ты хорошо рисовал в детстве. Мама показывала твои рисунки. Она так гордилась тобой, Вилли.

– Вами она тоже гордилась, но говорила, что вы умерли, когда я был совсем маленьким.

Отец закрыл выцветшие глаза, лицо его покраснело, по впалым щекам потекли слезы. Я смутился, что стал виновником этих слез. Какой в них смысл теперь? Зачем мучить старого больного человека? Мне даже стало жаль отца.

– Простите, – потупился я.

– Вилли, что ты! Это я должен просить прощения! Знаешь, а я ведь тоже рисовал