Но не тут-то было. Он исчез, а темнота шипела со всех сторон пугающими звуками и заливала все чернотой — хоть глаз выколи. Неожиданно откуда-то со двора раздался голос с легким завыванием:

— Заче-е-ем прие-е-ехала?

— Ну нужно мне, понимаешь, по делу.

И снова тишина. Понятно, что во дворе можно было спрятаться за каждым кустом, но не искать же мне его всю ночь.

— Ну ладно, скажу. Только ты не думай, что я того, ладно? Я за кастрюлей приехала, тьфу ты, за вазой, будь она трижды неладна.

— Да? — спросил он удивленно из-за моей спины.

Я резко повернулась и столкнулась с ним лоб в лоб. Он стоял и рассматривал меня с преувеличенным любопытством, которого я никак тогда не могла понять. Он стоял так близко, что мне стало не по себе, и я отодвинулась чуть-чуть в сторону.

— Послушай, они что, спать все полегли? Там пять дверей — в какую мне стучать? И сколько сейчас времени, не скажешь? — Я говорила теперь просительно-ласково, пытаясь растрогать молодого человека, чтобы он прекратил наконец неожиданно прятаться и появляться.

— Пойдем. — Наглядевшись на меня вволю, он протянул мне руку, и я с опаской вложила в нее свою.

Мы подошли к одной из пяти дверей, он открыл ее, вошел и включил свет. Комната была обставлена ультрасовременно.

— Вон там можно помыться, — кивнул он на соседнюю дверь, — а здесь, — снова кивок в сторону кровати, — переночевать. — И собрался уходить.

Я схватила его за руку.

— Нет, нет, нет. Подожди. Мне нужно…

И я снова полезла за бумажкой, чтобы прочитать сложное длинное имя деда.

— Я все понял. Дед сейчас спит в соседней комнате — раз. Вазу он тебе точно не отдаст, если ты появишься перед ним в таком виде, — два…

— В каком это виде? — возмутилась я.

— В брюках, — отрезал он. — Я тебя с ним завтра познакомлю. Я дальний родственник одной его племянницы, но здесь уже давно и хорошо его знаю. Поэтому слушай меня.

— А ты где ночевать будешь? — не унималась я.

— В саду, — беззаботно сказал он и снова принялся разглядывать меня, коварно улыбаясь, а потом прищурился и спросил: — А все-таки, зачем тебе эта ваза?

— Не твое дело!

Ну не рассказывать же ему было историю про мою бедность и щедрость Пиратовны. Тем более он показался мне странным: все стоит и смотрит.

— Спокойной ночи, — сказал он наконец и закрыл за собой дверь.

Я на всякий случай повернула в двери ключ, умылась и завалилась спать. Но уснула не сразу, а еще успела подумать о странном молодом человеке. Только думала я о нем не как о странном, а как об очень, очень, ну очень красивом. Даже как-то слишком красивом для мужчины.

Спала я, похоже, совсем недолго. Как только начали голосить на улице петухи, в дверь мою тихонько постучали. Я вскочила, наспех оделась и распахнула дверь. На пороге стоял вчерашний молодой человек, прикладывая палец к губам. Он быстро взял меня за руку и куда-то потащил. Ощущая себя его сообщницей, я следовала за ним, озираясь и чуть пригнувшись, словно стараясь уменьшиться в размерах. Мне показалось, что занавеска на одном из окон быстро поднялась и опустилась. Но я убеждала себя, что это только игра воображения.

Мы выбрались за ворота, он открыл дверцу черной «Волги», стоявшей на прежнем месте, и толкнул меня внутрь. Я упала на переднее сиденье, а он тут же оказался рядом с другой стороны. Он не умел двигаться, как нормальный человек, он все время исчезал и появлялся, причем исчезал в одном месте, а появлялся в другом, где я его совсем не ожидала увидеть.

— Куда мы едем? — подала я наконец голос, когда городок остался позади.

— В Согдиану, — ответил он.

«Куда?!» — подумала я, и у меня почему-то пропала всякая охота задавать вопросы. А вопросы копились и копились. Почему он, собственно, взял чужую машину? Кто он такой? Почему мне нельзя было выспаться нормально и поговорить со странным дедом относительно его драгоценной сковородки? Точно, это меня раздражало больше всего: мне не дали выспаться. Это логика молодости: пусть все летит к чертям, пусть жизнь мчится на колесах угнанной машины в неизвестном направлении, только вот почему мне не дали выспаться? Я устала, я много ходила вчера, я в жизни своей столько не ходила, сколько вчера, я мужественно шла через перевал, я порядком запылилась в дороге. Кстати, как я выгляжу? Я даже не успела посмотреться в зеркало утром. Я даже не причесалась! О ужас! А этот красавчик, похоже, успел привести себя в полный порядок. Вчера он тоже был чумазым и пыльным, а сегодня просто светится чистотой. Я присмотрелась. Нет, светился он не чистотой. Его кожа отливала бронзой, ресницы из черного бархата, а губы нежно-розовые. Я даже заподозрила сначала, что он пользуется косметикой. Он, почувствовав мой взгляд, улыбнулся, не глядя в мою сторону, и я поняла, что постоянно нахожусь в поле его зрения.

Машина остановилась прямо, что называется, в чистом поле — ни домов, ни деревьев.

— Приехали, — сказал он, — пойдем.

Я выпрыгнула из машины, а он уже стоял подбоченясь, ко мне спиной и гордо осматривал местность. В первую минуту мне показалось, что осматривать здесь совершенно нечего. Но, подойдя к нему поближе, я чуть не оступилась и не упала в яму. Он поймал меня за руку и притянул вплотную к себе:

— Осторожнее, — сказал он, — это Согдиана — волшебная страна. Здесь может случиться все что угодно. Смотри.

И тут только я увидела, что яма, в которую я чуть не свалилась, — вовсе не яма. А стена какой-то постройки. Передо мной вились узкие улочки некогда великой страны, ушедшей со временем под землю. Он приложил руки к земле:

— Послушай, это же гул веков!

Я присела и положила руки на глиняный склон. Земля была теплая, глаза мои сами собой закрылись, и…

— Женщина, выходить будем или как? — тряс меня кто-то за плечо.

Кино кончилось, и детки уже ждали меня в проходе, а я, замечтавшись, так и осталась сидеть на своем месте, мешая гражданам, спешащим покинуть кинотеатр.

— Да, — сказала я, — обязательно.

Назад мы ехали в такси. Это мне заботливо порекомендовала Даша. И была права. Состояние, в которое я впала еще в парке, не проходило, а только усугублялось. Воспоминания, которые я столько лет гнала прочь, прорвали плотину запретов и заполонили меня, став реальней самой реальности. В таком состоянии недолго было растерять детей в городском транспорте. Даша преобразилась. В каждой женщине, даже в совсем малолетней, живет сестра милосердия. Даша больше не визжала и не бегала наперегонки с Митей. Она бережно вела меня за руку и одновременно присматривала за братом.

Я сдала детей порозовевшей Ляльке, отказалась от чая и откланялась. Пока дверь закрывалась, Лялька посылала мне самый трогательный и сочный воздушный поцелуй, на который только была способна, а Даша уже что-то горячо шептала ей на ухо. Я порадовалась за Ляльку, бдительно стоящую на страже своей семейной жизни и латающую каждую мелкую прореху тут же, не откладывая на завтра, пока она не расползется и не превратится в бездонную пропасть между близкими людьми.