— Здравствуйте. Какъ я рада, что мы съ вами встрѣтились!

Боже мой, что дѣлалось съ его сердцемъ; оно не билось, оно трепетало. Онъ хотѣлъ отвѣтить и не могъ, онъ только пошевелилъ губами. Какой-то аромать струился отъ ея одѣжды, или, можетъ-быть, отъ ея устъ? Въ эту минуту онъ не помнилъ ея лица: но онъ узналъ ея гибкія плечи и увидѣлъ ея длинную узкую руку, опирающуюся на ручку зонтика. Это была ея правая рука. На пальцѣ было надѣто кольцо,

Въ первыя секунды онъ не обратилъ на это вниманія и не почувствовалъ всего несчастья. А рука ея была чудно прекрасна.

— Я уже цѣлую недѣлю въ городѣ,- продолжала она, — а васъ еще не видала. Да, я видѣла васъ разъ на улицѣ, кто-то показалъ мнѣ васъ. Вы стали знаменитостью.

Онъ пробормоталъ:

— Я зналъ, что вы въ городѣ. Вы долго еще пробудете здѣсь?

— Нѣсколько дней. Нѣтъ, недолго. Мнѣ пора ѣхать домой

— Я очень вамъ благодаренъ, что вы доставили мнѣ случай видѣть васъ, — сказалъ онъ.

Молчаніе.

— Да, знаете, я заблудилась, — заговорила она. — Я остановилась у камергера. Какъ мнѣ пройти домой?

— Если позволите, я провожу васъ.

Они пошли.

— Отто живетъ дома? — спросилъ онъ, чтобы что-нибудь сказать.

— Да, дома, — коротко отвѣтила она.

Нѣсколько человѣкъ вышли изъ воротъ, они несли фортепіано и загородили дорогу. Викторія откинулась влѣво и почти прижалась къ своему спутнику. Іоганнесъ взглянулъ на нее.

— Простите, — сказала она.

Радостное чувство охватило его при этомъ прикосновеніи, ея дыханіе коснулось на мгновеніе его щеки.

— Я вижу, вы носите кольцо, — сказалъ онъ. Онъ взглянулъ и улыбнулся, стараясь быть равнодушнымъ. — Васъ можно поздравить?

Что-то она отвѣтитъ? Онъ глядѣлъ на нее и едва дышалъ.

— А вы? — спросила она. — Развѣ у васъ еще нѣтъ кольца? Неужели? Мнѣ кто-то разсказывалъ. Теперь такъ много говорятъ о васъ. Даже въ газетахъ о васъ пишутъ.

— Я написалъ нѣсколько стихотвореній, — отвѣчалъ онъ. — Но вы ихъ, конечно, не читали.

— Развѣ вы не написали цѣлой книги? Я думала…

— Да, у меня есть небольшая книжка стиховъ.

Они вышли на маленькую площадь, она не спѣшила, хотя и искала дорогу въ домъ камергера. Она сѣла на скамейку. Онъ стоялъ передъ ней. Она вдругъ протянула ему руку и сказала:

— Садитесь.

И только когда онъ сѣлъ, она отняла руку.

«Теперь или никогда!», подумалъ онъ. Онъ старался впасть опять въ шутливый, равнодушный тонъ, улыбался и глядѣлъ прямо передъ собой.

— Итакъ, вы обручены и даже не хотите мнѣ этого сказать, мнѣ, вашему сосѣду, тамъ, на родинѣ.

Она рѣшилась.

— Не объ этомъ хотѣла я говорить съ вами сегодня, — сказала она.

Онъ сразу сталъ серьезнымъ и тихо отвѣчалъ:

— Да, я это хорошо понимаю.

Молчаніе.

Онъ продолжалъ:

— Конечно, я всегда зналъ, что этому ничто не помогаетъ, — да, что я никогда не буду тѣмъ, который… Я только сынъ мельника, а вы… конечно, это должно бытъ такъ. И я не понимаю, какъ я осмѣлился сѣсть рядомъ съ вами. Я долженъ бы лежать тамъ или стоять передъ вами на колѣняхъ. Это было бы справедливо. Но, все-таки, мнѣ кажется, какъ-будто… И всѣ эти годы, что я прожилъ вдали отъ васъ, сдѣлали свое. Мнѣ кажется у меня словно прибавилось мужества. Я знаю, я уже не ребенокъ, и знаю также, что вы не можете ввергнуть меня въ темницу, если бы даже этого и хотѣли. Поэтому у меня хватаетъ мужества высказать все это. Но вы не должны за этой сердиться на меня, иначе я лучше замолчу.

— Нѣтъ говорите. Скажите то, что вы хотѣли сказать.

— Вы позволяете? То, что я хочу? Но тогда ваше кольцо не должно мнѣ ничего запрещать.

— Нѣтъ, — тихо отвѣтила она. — Оно вамъ ничего не запрещаетъ. Нѣтъ.

— Что? Да что же это значитъ? Да сохранитъ васъ Богъ, Викторія, я не ослышался? — Онъ вскочилъ и наклонился, чтобы увидѣть ея лицо. — Значитъ, кольцо ничего не означаетъ?

— Садитесь.

Онъ сѣлъ.

— Если бы вы только знали, какъ я думалъ всегда только о васъ одной! Одинъ Богъ знаетъ, была ли у меня въ сердцѣ хоть одна другая мимолетная мысль! Среди всѣхъ, кого я видѣлъ, среди всѣхъ, кого я зналъ, вы были для меня единственнымъ человѣкомъ на свѣтѣ. У меня была только одна мысль: Викторія прекраснѣе и лучше всѣхъ, и я знаю ее! Фрёкэнъ Викторія, такъ называлъ я васъ мысленно. О, я давно хорошо понялъ, что никто такъ не далекъ отъ васъ, какъ я; но я зналъ васъ, — а это уже было совсѣмъ не такъ мало для меня — и зналъ, что вы живете тамъ и, можетъ быть, иногда думаете обо мнѣ. Разумѣется, вы никогда не вспоминали меня; но часто вечеромъ я сидѣлъ въ своей комнатѣ и мечталъ, что вы, можетъ-бытъ, изрѣдка вспоминаете обо мнѣ.

— И, знаете, тогда небо открывалось передо мной, фрёкэнъ Викторія, и я писалъ вамъ стихи, покупалъ вамъ на всѣ свои деньги цвѣты, приносилъ ихъ домой и ставилъ въ воду. Всѣ мои стихи написаны вамъ, и тѣ немногіе, не посвященные вамъ, я не напечаталъ. Но вы, конечно, не читали и тѣхъ, которые напечатаны? Я началъ теперь большое произведеніе. Боже мой, я такъ благодаренъ вамъ, потому что все мое существо полно вами и въ этомъ мое единственное счастье. Постоянно, и днемъ и ночью, слышалъ я и видѣлъ что-нибудь, напоминающее васъ. Я написалъ ваше имя на потолкѣ и я лежу и гляжу на него; но дѣвушка, которая у меня убираетъ, его и не видитъ, я написалъ его такъ мелко, чтобы оно было видно только мнѣ одному. Это доставляетъ мнѣ какое-то удовольствіе.

Она отвернулась, разстегнула платье и вынула бумагу.

— Поглядите! — сказала она, тяжело дыша. — Я вырѣзала это и спрятала. Знайте же, я читаю это каждый вечеръ. Въ первый разъ мнѣ показалъ это папà, я отошла къ одну и прочла. Гдѣ это? Я не могу найти, сказала я и отдала назадъ газету. Но я уже прочла и была такъ счастлива.

Отъ бумаги шелъ ароматъ ея груди: она сама развернула ее и показала: это было одно изъ его первыхъ стихотвореній: короткіе стихи, посвященные амазонкѣ на бѣломъ конѣ. Это было наивное, горячее признаніе, котораго нельзя было больше сдержать; и какъ яркія звѣзды, горѣло оно въ каждой строкѣ.