— Да, — сказалъ онъ. — Я написалъ это. Это было давно, тополи шумѣли подъ моимъ окномъ, и я написалъ это. Вы, правда, хотите его сохранитъ? Благодарю васъ! Вы опять спрятали ихъ?!

— Ахъ! — вырвалось у него и голосъ его зазвучалъ совсѣмъ тихо:- Подумать, что вы сидите такъ близко отъ меня. Я чувствую вашу руку въ своей, я ощущаю теплоту, исходящую отъ васъ. Часто, сидя одинъ и думая о васъ, я дрожалъ отъ честолюбія, теперь мнѣ тепло. Когда я въ послѣдній разъ видѣлъ васъ на родинѣ, вы были тоже прекрасны: но теперь вы стали еще прекраснѣе. Ваши глаза такъ прекрасны, и брови, и ваша улыбка, — нѣтъ, я не знаю самъ, что говорю, въ васъ все, все прекрасно.

Она улыбалась и глядѣла на него, полузакрывъ глаза, которые глубоко сіяли изъ-подъ длинныхъ рѣсницъ. Щеки ея были покрыты румянцемъ. Казалось, она была охвачена безумной радостью, и безсознательнымъ движеніемъ она взяла его за руку.

— Благодарю васъ, — сказала она.

— Нѣтъ, Викторія, дайте мнѣ все высказать, — возразилъ онъ. Вся душа его стремилась къ ней, и ему хотѣлось сказать еще много, много; но у него вырывались только безсвязныя признанія, онъ былъ словно опьяненный. — Да, Викторія, — если вы меня хоть немного любите, — я не знаю этого, но скажите, что вы меня любите, даже если это не правда. Будьте такъ великодушны! О, мнѣ хотѣлось обѣщать вамъ, что изъ меня что-нибудь выйдетъ, что изъ меня выйдетъ что-нибудь великое, неслыханно великое. Вы и не подозрѣзаете, что изъ меня могло бы выйти; когда я задумываюсь объ этомъ, я чувствую, что преисполненъ великими подвигами. Иногда это стремленіе неудержимо рвется наружу, и я вскакиваю ночью и, шатаясь, хожу по комнатѣ, потому что схожу съ ума отъ видѣній. Рядомъ въ комнатѣ живетъ человѣкъ, которому я мѣшаю спать, и онъ стучитъ въ стѣну. Когда забрезжитъ свѣтъ, и онъ приходитъ ко мнѣ и сердится на меня. Но мнѣ это все равно, я не обращаю на него вниманія, — я такъ долго думалъ о васъ, что мнѣ начинаетъ казаться, будто вы около меня. Я иду къ окну и пою. Начинаетъ свѣтать. Тополи чуть шелестятъ. Покойной ночи! — говорю я наступающему дню. И я вспоминаю васъ. Теперь она спитъ, — думаю я. — Покойной ночи! Богъ да благословитъ ее! Потомъ я ложусь спать. Такъ идетъ вечеръ за вечеромъ. Я никогда не думалъ, что вы такъ прекрасны, Викторія! Когда вы уѣдете, я удержу васъ въ свой памяти такой, какая вы сейчасъ. Я, какъ живую, буду васъ видѣть передъ собой…

— Развѣ вы не поѣдете домой?

— Нѣтъ, я еще не кончилъ работы. Да, я пріѣду. Я поѣду теперь же. Я еще не кончилъ работы, но я сдѣлаю все, что въ силахъ человѣческихъ. Гуляете ли вы по саду? Выходите ли вы по вечерамъ, Викторія? Я могъ бы васъ увидѣть, поклониться вамъ, большаго я и не хочу. Но если вы меня хоть немного любите, если вы жалѣете меня, если можете выносить мое присутствіе, скажите мнѣ это — доставьте мнѣ это счастъе… Знаете, есть такая пальма, которая цвѣтетъ разъ въ жизни, хотя и достигаетъ иногда восьмидесяти лѣтъ. Талипотовая пальма. Она цвѣтетъ только одинъ разъ. Теперь я цвѣту. Да, я достану денегъ и поѣду домой. Я продамъ то, что написалъ; я пишу теперь большую книгу, и я продамъ теперь, завтра же все, что я успѣлъ написать. Я получу за это много денегъ. Вы хотите, чтобы я поѣхалъ домой?

— Благодарю васъ, тысячу разъ благодарю васъ… Простите, если я надѣюсь на слишкомъ многое — вѣрю въ слишкомъ многое, но такъ пріятно — вѣрить въ необычайно многое. Это счастливѣйшій день моей жизни.

Онъ снялъ шляпу и положилъ ее около себя.

Викторія поглядѣла вокругъ. По улицѣ шла какая-то дама, а дальше женщина съ корзиной. Викторія съ безпокойствомъ поглядѣла на часы.

— Вамъ уже пора итти? — спросилъ онъ. — Скажите мнѣ что-нибудь прежде, чѣмъ уйти, дайте мнѣ услышатъ, что… Я люблю васъ и говорю вамъ это. Отъ вашего отвѣта будетъ зависѣть… Вы владѣете мною всецѣло. Что вы мнѣ отвѣтите?

Молчаніе.

Онъ опустилъ голову.

— Нѣтъ, не говорите! — попросилъ онъ.

— Не здѣсь, — возразила она. — Я скажу это тамъ, дома.

Они пошли.

— Говорятъ, вы женитесь на дѣвочкѣ, которую вы спасли; какъ ее зовутъ?

— Вы говорите о Камиллѣ?

— Камилла Сейеръ. Говорятъ, что вы на ней женитесь.

— Да? Почему вы объ этомъ спрашиваете? Вѣдь; она еще ребенокъ. Я бывалъ у нихъ, у нихъ такой же большой, богатый замокъ, какъ и у васъ; я часто бывалъ у нихъ; нѣтъ, она еще ребенокъ!

— Ей пятнадцать лѣтъ. Мы встрѣчались съ ней въ обществѣ, я въ восторгѣ отъ нея. Она такая прелестная!

— Я не женюсь на ней, — сказалъ онъ.

— Нѣти, такъ нѣтъ.

Онъ взглянулъ на нее. Тѣнь пробѣжала по ея лицу.

— Почему вы теперь заговорили со мной объ этомъ? Вы хотите отвлечь мое вниманіе на другую?

Она быстро пошла дальше и ничего не отвѣтила. Они подошли къ дому камергера. Она схватила его за руку и повела за собой по лѣстницѣ наверхъ.

— Я не могу съ вами, — сказалъ онъ удивленно. Она позвонила, обернулась къ нему, грудь ея волновалась.

— Я люблю васъ! — сказала она, — Понимаете? Одного васъ люблю я!

Въ одно мгновеніе сбѣжала она на нѣсколько ступеней ниже, обняла его и поцѣловала. Она вся трепетала отъ его прикосновенія.

— Одного васъ люблю я, — повторила она, задыхаясь, съ затуманенными глазами.

Наверху отперли дверь, она вырвалась отъ него и быстро взбѣжала по лѣстницѣ.

Свѣтаетъ, забрезжилъ холодный, сѣрый сентябрьскій день.

Тополи шумятъ въ саду. Открывается окно, изъ него высовывается человѣкъ и тихо напѣваетъ. Онъ полуодѣтъ и словно опьяненъ отъ счастья.

Вдругъ онъ отворачивается отъ окна и смотритъ на дверь. Къ нему постучали. Онъ крикнулъ: «Войдите!» Вошелъ пожилой человѣкъ.

— Здравствуйте! — обращается онъ къ вошедшему. Но послѣдній блѣденъ и внѣ себя отъ гнѣва, въ рукахъ у него лампа, потому что не совсѣмъ еще свѣтло.

— Я попросилъ бы васъ еще разъ обратить вниманіе, г-нъ Мюллеръ, г-нь Іоганнесъ Мюллеръ, и подумать, справедливо ли, вѣжливо ли вы поступаете? — гремитъ разгнѣванный старикъ.

— Да, — отвѣчаетъ Іоганнесъ, — вы правы. Но сегодня ночью на меня нашло вдохновеніе, посмотрите, все это я написалъ сегодня ночью. Я недаромъ провелъ эту ночь. А теперь я кончилъ. Я только открылъ окно и тихо напѣвалъ.