за неизмеримо чудовищные деяния: за разрушение немецкой демократии; за концентрационные лагеря и – самое страшное – за истребление народов в годы Второй мировой войны. Он отдавал – а немцы исполняли – приказы настолько порочные, что их не с чем сравнить в истории цивилизованных народов. Однако его внешняя политика – это другое дело. Он стремился сделать Германию господствующей силой в Европе, а может быть, в отдаленной перспективе и в мире. Другие великие державы преследовали схожие цели – и продолжают это делать до сих пор. Другие великие державы воспринимают малые страны как своих сателлитов. Другие великие державы пытаются защищать свои национальные интересы силой оружия. В международных делах Гитлер был ничем не хуже других – за исключением того, что был немцем[18].

Глава 1

Позабытая проблема

С начала Второй мировой войны прошло уже больше двадцати лет, а с ее окончания – пятнадцать. Люди, пережившие войну, все еще воспринимают ее как часть своего непосредственного опыта. Но в один прекрасный день они вдруг понимают, что Вторая мировая, как и предшествовавшая ей Первая, ушла в историю. Для университетского профессора этот момент настает, когда ему приходится напоминать себе, что его студенты еще не родились, когда война началась, и не могут помнить даже ее финал. Вторая мировая так же далека от них, как Англо-бурская война от него самого; родители, может, и рассказывали им какие-то истории, но куда вероятнее, что все свои знания о войне его слушатели почерпнули из книг. Ее великие фигуры сошли со сцены. Гитлер, Муссолини, Сталин и Рузвельт мертвы; Черчилль ушел в отставку; один только де Голль снова у руля. Вторая мировая война – больше не «сегодня»; это уже «вчера». К историкам этот факт предъявляет новые требования. Современная в строгом смысле слова история фиксирует события по горячим следам, судит исходя из текущего момента и по праву рассчитывает на живое участие читателя. Никто не рискнет обесценивать такие работы, имея перед собой великий пример сэра Уинстона Черчилля. Но приходит время, когда историк может отстраниться и взглянуть на события, бывшие некогда современными, с беспристрастностью, какую он мог бы выказать, описывая борьбу за право на инвеституру или гражданскую войну в Англии. По крайней мере, он может попытаться.

Подобную попытку историки предприняли и по окончании Первой мировой войны, но упор тогда делался на другое. Сама война особого интереса не вызывала. Полемика «западников» и «восточников» по поводу глобальной стратегии считалась частным конфликтом Ллойд Джорджа с генералами, недостойным внимания академической истории. Официальная военная история Великобритании – сама по себе неоднозначный вклад в этот частный конфликт – писалась так неспешно, что была доведена до конца лишь в 1948 г. Написать официальную гражданскую историю не собрался никто, кроме министерства военного снабжения. Попытки достичь мира путем переговоров практически никого не интересовали. Никто не изучал эволюции военных целей. Исследований, посвященных такой вызывающей жаркие споры теме, как внешняя политика Вудро Вильсона, пришлось ждать почти до сего дня. Один вопрос затмил собой все остальные и полностью завладел вниманием историков: как началась эта война? Правительства всех великих держав, за исключением Италии, щедро делились документами из своих дипломатических архивов. Обозревая свои книжные полки, забитые томами на всех основных языках, усердный историк мог сожалеть лишь о том, что не читает на остальных. На французском, немецком и русском языках выходили периодические издания, целиком посвященные этой теме. Изучая истоки Первой мировой войны, историки делали себе имя – Гуч в Англии, Фей и Шмитт в США, Ренувен и Камиль Блок во Франции, Тимме, Бранденбург и фон Вегерер в Германии, Пржибрам в Австрии, Покровский в России и т. д.

Кто-то уделял особое внимание событиям июля 1914 г.; другие углублялись в прошлое вплоть до Марокканского кризиса 1905 г. или даже во времена Бисмарка. Но все сходились на том, что для историка Новейшего времени эта область исследований представляет особый интерес. Университетские курсы обрывались августом 1914 г.; кое-где это и до сих пор так. Студенты не возражали. Им нравилось слушать о Вильгельме II и Пуанкаре, о Грее и Извольском. Телеграмма Крюгеру интересовала их больше битвы при Пашендейле, Бьёркский договор казался им важнее соглашения Сайкса – Пико. Главным событием, определившим настоящее, считалось начало войны. Все, что произошло потом, было сумбурной отработкой неизбежных последствий, которая в настоящем значения не имеет и ничему научить не может. Если мы поймем, почему началась война, то поймем и то, как мы пришли к тому, к чему пришли, – и, естественно, как нам не угодить туда же снова.

Со Второй мировой войной дело обстояло почти полностью наоборот. Максимальный интерес и у читателей, и у авторов вызывала сама война. Не только ход военных кампаний, хотя и их разбирали снова и снова. Изучали и военную политику – в частности, отношения стран, составлявших антигитлеровскую коалицию. Не сосчитать книг, посвященных Компьенскому перемирию 1940 г. или конференциям «Большой тройки» в Тегеране и Ялте. Под «польским вопросом» в контексте Второй мировой войны понимали конфронтацию Советской России и западных держав, которой война закончилась, а не территориальные претензии Германии к Польше, с которых она началась. Истоки войны возбуждали сравнительно небольшой интерес. Сложилось мнение, будто, несмотря на то что какие-то подробности еще могут всплыть, ничего глобально нового мы уже не узнаем. Все ответы известны, и ставить новые вопросы попросту незачем. Ведущие авторы, к которым мы обращаемся за описанием истоков Второй мировой войны, – Нэмир, Уиллер-Беннет, Вискеманн на английском, Бомон на французском – опубликовали свои труды вскоре после окончания войны; все они как один выражали взгляды, которых придерживались еще в годы войны или даже до ее начала. Спустя двадцать лет с начала Первой мировой войны очень немногие согласились бы принять объяснения, предлагавшиеся в августе 1914 г. Спустя двадцать и более лет с начала Второй мировой войны практически все довольствуются объяснениями, предложенными в сентябре 1939 г.

Конечно, вполне возможно, что здесь и в самом деле нечего искать. Может, у Второй мировой войны, в отличие от практически любого другого крупного исторического события, имеется простое и окончательное объяснение, которое было очевидно каждому с самого ее начала и которое никогда не поменяется под влиянием нового знания или анализа. Но я очень сомневаюсь, что лет через сто историки будут воспринимать события ровно так же, как люди, жившие в 1939 г.; вместо того чтобы повторять суждения прошлого, современный историк должен стремиться предвосхитить суждения будущего. Разумеется, историки обходят эту тему вниманием по вполне практическим причинам. Любой историк хотел бы быть отстраненным и беспристрастным ученым, который выбирает свой предмет исследования и делает выводы без оглядки на окружение. Однако, будучи частью общества, он – пусть неосознанно – откликается на требования времени. Великий Томас Тоут, например, чьи труды кардинально изменили подход к изучению средневековой истории в нашей стране, без сомнения, перенес акцент с политики на систему управления исключительно в интересах чистого знания. И тем не менее какое-то отношение к этой перемене имело и то обстоятельство, что университетский историк XX в. готовит будущих гражданских служащих, в то время как университетский историк XIX в. готовил будущих государственных деятелей. Поэтому и авторы работ, посвященных двум мировым войнам, должны были учитывать, какие темы сохраняли актуальность, или же предлагали ответы на животрепещущие вопросы современности. Никто не станет писать книгу, неинтересную читателям, а тем более книгу, неинтересную самому автору.

В военном отношении Первая мировая война, казалось, особых вопросов не вызывала. Большинство, особенно в странах Антанты, считало войну изнурительным поединком на выносливость вроде боксерских боев XIX в., которые длились до тех пор, пока один из противников не падал от изнеможения. Только когда опыт Второй мировой войны отточил умы, люди принялись всерьез обсуждать, нельзя ли было окончить Первую мировую войну раньше – за счет лучшей военной или политической стратегии. Кроме того, после Первой мировой войны было принято считать, что новой войны никогда не будет[19]; следовательно, из изучения последней войны нельзя было извлечь уроков