историка – понять, что же произошло на самом деле. Доказательства, которые убеждают юристов, часто не удовлетворяют нас; им же наши методы кажутся исключительно неточными. Но к настоящему моменту даже у юристов могли бы появиться вопросы к доказательствам, представленным в Нюрнберге. Нюрнбергские документы отбирались не только для того, чтобы доказать вину подсудимых, но и чтобы завуалировать роль великих держав, выступавших в качестве обвинителей. Если бы любая из четырех стран, организовавших Нюрнбергский трибунал, вела дело в одиночку, результат мог бы быть совершенно иным. Западные державы припомнили бы России Пакт Молотова – Риббентропа; Советский Союз в ответ поставил бы им на вид Мюнхенскую конференцию и другие, более тайные сношения с врагом. Вердикт, по-сути, предшествовал суду, а документы специально подбирались так, чтобы обосновать уже сделанный вывод. Документы эти, вне всяких сомнений, подлинные. Но они «подобраны c оглядкой»; и тому, кто на них полагается, практически невозможно не поддаться предвзятости их подбора[20].

Если же мы попытаемся отыскать данные, собранные с академической беспристрастностью, то поймем, что по сравнению с нашими предшественниками, изучавшими истоки Первой мировой войны, мы находимся в неизмеримо худшем положении. Через поколение или около того после первой войны все великие державы, за исключением Италии, почти полностью обнародовали дипломатические документы, непосредственно касающиеся предвоенного кризиса. Опубликованы были, кроме того, и обширные массивы документов, простиравшиеся на ту или иную глубину в прошлое: австро-венгерские документы вплоть до 1908 г., британские – до 1898 г., немецкие и французские – до 1871 г.; российские публикации, пусть и эпизодические, тоже были объемными. Имелись и очевидные пробелы. Можно было пожаловаться на нехватку итальянских документов, но сейчас этот изъян устраняется; можно было пожаловаться – как тогда, так и сейчас – на отсутствие сербских документов. В опубликованных собраниях, вероятно, имеются намеренные пропуски; к тому же никакой добросовестный историк не успокоится, пока не ознакомится с архивами лично. Тем не менее мы в целом можем в мельчайших деталях и широчайших пределах проследить дипломатические усилия пяти из шести великих держав. Окончательно эти материалы не осмыслены до сих пор. По мере их изучения мы находим новые темы для исследования и возможности для новых интерпретаций.

Контраст с доступностью материалов, освещающих события периода до 1939 г., поистине печален. Великой европейской державы Австро-Венгрии больше не существует. Из оставшихся пяти три до последнего времени не обнародовали ни строчки, ни предложения из своих архивов. Итальянцы начали наверстывать упущенное: они уже опубликовали документы за период с 22 мая 1939 г. до начала войны, а со временем обойдут всех остальных, обнародовав документы с 1861 г. Позиции Франции и России по-прежнему совершенно не объяснены материалами из их архивов. У французов хотя бы есть частичное оправдание. Бóльшую часть французских документов с 1933 по 1939 г. сожгли 16 мая 1940 г. при поступлении известия о прорыве немецких войск под Седаном. Дубликаты сейчас кропотливо собираются по французским представительствам за рубежом. О причинах молчания Советского Союза, как и обо всем, что касается советской политики, остается только гадать. Может, советское правительство скрывает что-нибудь особенно предосудительное? Может, оно предпочитает не выставлять свои действия, какими бы давними они ни были, на всеобщее обозрение? Может, у них вообще нет никаких документов – комиссариат иностранных дел в силу своей некомпетентности их просто не составлял? Или же советское правительство выучило урок множества прошлых споров на исторические темы: единственный надежный способ отстоять свою версию – никогда не предъявлять доказательств в ее поддержку? Но по каким бы причинам ни хранили молчание три великие державы, в поисках непрерывных сведений о дипломатических сношениях между войнами мы в итоге можем обращаться лишь к немецким и британским документам, из-за чего создается ложное впечатление, будто международные отношения в межвоенный период сводились к диалогу между Германией и Британией.

Но и здесь объем материалов уступает периоду до 1914 г. В 1945-м союзники изъяли немецкие архивы; документы с 1918 по 1945 г. первоначально планировалось издать полностью. Позже по соображениям экономии решили ограничиться периодом с прихода Гитлера к власти в 1933 г. Но и этот план не доведен до конца: между 1935 и 1937 гг. все еще зияет провал. Сейчас архивы вернули немецкому правительству в Бонне, что может привести к дальнейшим проволочкам. Более того, редакторы проекта, граждане стран-союзниц, при всей своей добросовестности по ассоциации разделяли точку зрения Нюрнбергского трибунала на вопрос ответственности за развязывание войны. Дополнительно дело осложнялось тем, что немецкое министерство иностранных дел, которое и вело записи, часто заявляло, будто работало против Гитлера, а не от его имени; так что мы не можем быть до конца уверены, что какой-нибудь конкретный документ описывает реальную позицию, а не сфабрикован, чтобы обелять его автора. Британские публикации со временем полностью охватят период с подписания Версальского мира до начала войны в 1939 г. Но это дело не быстрое. Пока что у нас нет практически ничего за 1920-е гг.; еще одно белое пятно охватывает промежуток с середины 1934-го до марта 1938 г. Содержание изданных томов ограничивается британской политикой как она осуществлялась. Ее мотивов они не раскрывают – в отличие от томов, посвященных периоду до начала Первой мировой войны, где такие попытки предпринимались. Опубликовано буквально несколько стенографических отчетов, освещающих ход дискуссий в министерстве иностранных дел, а протоколов совещаний кабинета министров нет вовсе, хотя ни для кого не секрет, что премьер-министр и кабинет в то время играли роль бóльшую, а министерство иностранных дел – меньшую, чем в предшествующий период.

Положение наше гораздо хуже и в том, что касается менее официальных документов. Большинство деятелей, начавших Первую мировую войну, благополучно ее пережили, а после немало понаписали в свое оправдание или восхваление. Что касается Второй мировой, то кто-то из лидеров воюющих стран умер, пока война еще шла; других казнили в ее конце, по суду или без суда; третьи слишком горды или слишком осторожны, чтобы что-то писать. Количество книг, написанных по окончании Первой и Второй мировых войн людьми, занимавшими высшие позиции на их старте, не идет ни в какое сравнение. Вот список мемуаров о Первой мировой:

Список воспоминаний о Второй мировой войне выглядит следующим образом:

Расстрелянный министр иностранных дел Италии оставил после себя дневники. Немецкий министр иностранных дел составлял отрывочные записи в свою защиту, пока ожидал повешения. В нашем распоряжении имеются жалкие фрагменты переписки британского премьер-министра, а также разрозненные страницы автобиографии министра иностранных дел Британии. От Гитлера, Муссолини и Сталина, как и от советского министра иностранных дел Молотова, – ни строчки, ни слова. Нам приходится опираться на досужие толки второстепенных фигур – переводчиков, служащих министерств иностранных дел, журналистов; людей, которым зачастую известно немногим более, чем широкой публике.

Но что ни говори, а историки никогда не бывают довольны объемом информации. Я сомневаюсь, что, если мы подождем еще 10–15 лет, данных станет больше – скорее наоборот, многое будет утрачено[21]. Может, горстка людей, переживших крах цивилизации, к тому времени вообще не будет читать книг, не говоря уже о том, чтобы их писать. Поэтому я попытался изложить эту историю такой, какой она может предстать перед каким-нибудь историком будущего, опирающимся на документы. Возможно, результат продемонстрирует, сколь многое мы, историки, упускаем или понимаем неверно. Но это не избавляет нас от обязанности писать историю. Как и моему воображаемому преемнику, по ходу повествования мне часто придется признавать свое невежество. Кроме того, я обнаружил, что документальные источники, если оценивать их непредвзято, зачастую подталкивают меня к интерпретациям, отличным от тех, которые многие (включая и меня самого) давали в момент описываемых событий. На мои выводы это не влияло. Мне было важно не осудить и не оправдать, а понять, что произошло. Я был противником политики умиротворения с первого дня прихода Гитлера к власти; и не сомневаюсь, что в сходных обстоятельствах стал бы им снова. Но для меня, как для историка, этот факт не имеет значения. Оглядываясь назад, понимаешь, что виноватых не счесть, а невиновных не отыскать. Цель политической деятельности – обеспечить народам мир и процветание, но по разным причинам все до одного государственные