быть великой державой; Габсбургская монархия перестала существовать. «Европа» как политическая концепция физически сместилась на запад. В 1918 г. и еще много лет после – фактически до весны 1939-го – люди полагали, что мировой порядок определяют те, кого прежде называли «западными державами».

Хотя поражение в 1918 г. понесли и Россия, и Германия, его последствия оказались очень разными для этих двух стран. Россия исчезла из поля зрения – ее революционное правительство, да и само ее существование державами-победительницами игнорировались[23]. Германия, напротив, оставалась единой и признанной победителями. Решение, которое в конечном итоге привело ко Второй мировой войне, было принято всего за несколько дней до окончания Первой – принято из самых возвышенных и разумных побуждений. Это было решение согласиться на предложенное немецким правительством перемирие. Его приняли прежде всего по военным соображениям. Германская армия потерпела поражение на поле боя. Она отступала. Но она не была ни разбита, ни уничтожена. Британская и французская армии, несмотря на свои победы, сами находились на грани истощения. Со стороны трудно было оценить степень коллапса Германии. Новой кампании не опасался один лишь Першинг, командующий американскими экспедиционными силами. Его войска были свежими и почти не обстрелянными. Он был совсем не прочь пойти на Берлин. Его дополнительно привлекала мысль, что в этом случае к 1919 г. американцы несли бы основную тяжесть войны и могли бы диктовать свою волю не только немцам, но и членам антигерманской коалиции, на что в 1918 г. они рассчитывать не могли. То же самое соображение, однако, подталкивало европейские державы к скорейшему – насколько возможно – завершению войны.

Американцы не ставили перед собой каких-то определенных военных целей и не выдвигали конкретных территориальных притязаний, что тоже, как ни парадоксально, снижало их заинтересованность в перемирии. Их устраивала только «безоговорочная капитуляция» Германии, и они были готовы не останавливаться, пока не добьются своего. Союзники жаждали поражения Германии не меньше; но у них, в отличие от американцев, имелись и насущные практические устремления. Великобритания и Франция хотели освобождения Бельгии; Франция – освобождения своих северо-восточных регионов; а Британия – уничтожения германского флота. Перемирие позволяло достичь всех этих задач. Как в таком случае правительства этих двух стран могли оправдать дальнейшее кровопролитие в глазах своих измученных войной народов? Но и помимо этого, перемирие, о котором просило германское правительство, удовлетворяло более широким целям союзников. Раз за разом они заявляли, что не желают уничтожения Германии; что они воюют, чтобы доказать немцам, что агрессивная война не может увенчаться успехом. Теперь это было бы доказано наглядно. И союзники, и немецкое военное командование четко понимали, что Германия проиграла; и только позже стало понятно, что народу Германии это было вовсе не очевидно. Тогда, в ноябре 1918 г., казалось, будто немецкий народ тоже внес свой вклад в окончание войны. Как правило, союзники – пусть не всегда вполне единодушно – утверждали, что сражаются с кайзером и его военными советниками, а не с немецким народом. Теперь же Германия стала конституционной монархией и еще до подписания перемирия превратилась в республику. К власти в стране пришло демократическое правительство; оно признало поражение; оно было готово отказаться от всех немецких завоеваний и взять за основу будущего мира идеалистические принципы, изложенные президентом Вильсоном в его «Четырнадцати пунктах», – принципы, которые пусть нехотя, с двумя оговорками, но приняли и страны антигерманской коалиции. Таким образом, все говорило в пользу перемирия и почти ничего – против.

Одним только прекращением огня перемирие не ограничилось. Его условия были тщательно продуманы, чтобы не оставить Германии ни единой возможности возобновить войну. Немцы должны были выдать огромные запасы вооружений и техники, отвести войска за Рейн и передать свой флот для интернирования. Союзники заняли левый берег Рейна и плацдармы за ним. Это сработало: в июне 1919 г., когда немцы спорили, подписывать ли мирный договор, германскому верховному командованию пришлось с неохотой признать, что возобновить войну невозможно. Но у перемирия была и обратная сторона: ограничивая в настоящем Германию, в будущем оно связывало руки союзникам. Они жаждали удостовериться, что немецкий народ признал поражение; поэтому перемирие заключили не с военной делегацией, а с представителями немецкого правительства. Немцы в должном порядке признали поражение; в ответ – сами того не осознавая – союзники признали правительство Германии. И как бы ни пытались потом предприимчивые французы контрабандой протащить «сепаратизм», и сколько бы ни сетовали высокопарные историки, что творение Бисмарка не уничтожено, все было тщетно. Перемирие решило вопрос о единстве Германии по итогам Первой мировой войны. Габсбургская монархия и Османская империя ушли в небытие. Немецкий рейх уцелел. Более того, союзники не просто признали рейх; его дальнейшее существование стало теперь необходимым условием сохранения перемирия. Союзники – без осознанного умысла на этот счет – заняли сторону рейха в борьбе против всего, что угрожало его разрушить: против народного недовольства, против сепаратизма, против большевиков.

В мирном договоре союзники продолжили тот же курс, снова без всякого размышления. Договор содержал множество обременительных условий – или же так казалось большинству немцев. Германия согласилась на него вынужденно, с большой неохотой и после долгих обсуждений, не лучше ли вовсе отказаться его подписывать. К согласию ее склонила слабость ее армии, истощение немецкого народа и тяготы организованной союзниками морской блокады, а вовсе не какая-либо убежденность в справедливости или хотя бы терпимости условий договора. Как бы то ни было, в итоге немецкое правительство подписало договор и тем самым приобрело ценный актив. Договор был составлен так, чтобы предотвратить новую немецкую агрессию, но обеспечить его исполнение можно было только в сотрудничестве с правительством Германии. Германию следовало разоружить; но сделать это должно было ее правительство – союзники лишь организовали контрольную комиссию, которая должна была следить за ходом разоружения. Германия должна была платить репарации; но собирало и выплачивало деньги ее правительство – союзники их только получали. Даже военная оккупация Рейнской области опиралась на содействие Германии. Гражданское управление оставалось в руках немцев; их отказ сотрудничать привел бы к неразберихе, которую мирный договор никак не предусматривал. Непосредственно в ситуации 1919 г. мирный договор казался беспощадным и карательным; немцы называли его Diktat или «кабальным миром». В более же длительной перспективе самым важным в нем оказалось то, что заключен он был с единой Германией. Ей нужно было только добиться внесения в него изменений или же полностью его разорвать, чтобы стать такой же – или почти такой же – сильной, как в 1914 г.

В этом-то и заключался решающий, судьбоносный итог перемирия и мирного договора. Первая мировая война не только не решила «германского вопроса» – она его обострила. Проблема заключалась не в агрессивности или милитаризме Германии и не в злокозненности ее правителей. Эти обстоятельства, даже если и существовали, лишь усугубляли проблему – или, возможно, на деле снижали уровень ее опасности, вызывая моральное сопротивление в других странах. Суть проблемы лежала в сфере политики, а не морали. Какой бы демократической и миролюбивой Германия ни стала, она по-прежнему была с огромным отрывом величайшей державой континентальной Европы, а с исчезновением России соперников у нее и вовсе не осталось. Она обогнала всех по численности населения: 65 млн человек против 40 млн жителей Франции, второй по размеру европейской страны. В смысле угля и стали, на которых в совокупности зиждется могущество любой современной страны, ее перевес был еще значительнее. Тогда, в 1919 г., Германия находилась в беде. Непосредственной проблемой была слабость Германии, но спустя несколько лет «нормальной» жизни она в очередной раз превратилась бы в проблему могущества Германии. Более того, прежний баланс сил, который хоть как-то сдерживал Германию, исчез. Россия замкнулась в себе, Австро-Венгрия распалась. Оставались только Франция и Италия, обе уступавшие Германии в живой силе и тем более в обеспеченности экономическими ресурсами, обе истощенные войной. Если бы события шли по старому «произвольному» сценарию, ничто не могло помешать Германии вновь затмить собой Европу, даже если бы немцы того не планировали.

В 1919 г. политики отнюдь не проигнорировали «германский вопрос». Некоторые, это правда, отрицали его существование. Эти люди – ничтожное меньшинство в каждой стране – ранее выступали против войны, считая ее ненужной, а немецкую угрозу – мнимой. Даже кое-кто из поддерживавших войну