повседневной жизни, точно соответствующими личности короля, но не всегда очень мудрыми, судя по тому, как он рекомендовал ему бороться с бессонницей: "Подумай, о том, что ты взял на себя управление королевством, о страданиях и бедности твоих подданных, о бесчестии веры неверующими, о своих собственных недостатках и повседневной небрежности..."

После выхода в отставку и все более приближаясь к концу жизни, Филипп де Мезьер был строгим, образованным, с пылкой набожностью человеком. Он был, несомненно, одной из самых ярких личностей своего времени. И именно он занимался обучением будущего короля.

Чтобы обучить юного принца "грамматике", являвшейся эквивалентом нашего современного среднего образования, Филипп де Мезьер подыскивал учителей в лучшем парижском учебном заведении — Наваррском коллеже (Collège de Navarre).

Коллеж был основан французской королевой Жанной Наваррской, графиней Шампанской, супругой Филиппа IV Красивого, и располагался в доме построенном на средства королевы — Наваррском Отеле. Его высокая репутация сохранялась на протяжении всего периода существования Старого режима[8]: здесь учились Генрих IV, Ришелье и Жак Боссюэ, а до 1977 г. в здании колледжа располагалась Политехническая школа. В Наваррском коллеже семьдесят студентов, многие из которых были выходцами из Шампани, изучали грамматику, "искусства" (общее образование, подготавливающее к специализированным занятиям) и теологию. В период правления Карла VI (за столетие до начала эпохи Возрождения) коллеж стал настолько специализироваться на преподавании литературы, что превратился в колыбель французского гуманизма. Кроме того, он был — и оставался на протяжении всего царствования — очагом политической мысли, а зачастую и инакомыслия. Именно в Наваррском коллеже, где он был стипендиатом и преподавателем, Николя Орем (Орезмский) выступал с идеями, крайне враждебными монархии, прежде чем Карл V сумел превратить этого противника в своего союзника и советника.

Магистром "всех художников коллежа" был Мишель де Крене. Он занимался, как мы бы сейчас сказали, общей литературой с 1372 года, когда стал учителем Карла VI. Будучи капелланом короля, а затем епископом Труа, он никогда не забывал о коллеже, которому в завещании оставил свои книги. Среди его учеников были Рено Фрерон, будущий личный врач короля, Жан Куртекюисс и Жан Жерсон, знаменитые богословы, и многие другие, ставшие впоследствии епископами, высшими государственными чиновниками и великими учеными. Таким образом, у Карла VI был тот же учитель, что и у интеллектуалов его поколения.

Как и другие дети, Карл VI постигал азы знаний по книгам Библии. Он обучался письму и выполнял домашние задания. В шестнадцать лет для его письменных упражнений все еще покупали пергаментные свитки. Он даже слишком часто пользовался пером, что не пришлось по вкусу его старому наставнику, который упрекал бывшего ученика в том, что он перенял от отца привычку подписывать письма собственной рукой, как будто для этого нет секретаря.

В двадцать лет король достаточно знал латынь, чтобы читать текст и следить, не теряя нити, за бесконечной речью, которую произнес один магистр Парижского Университета, по поводу кризиса в современной Церкви. Но, как и его отец, он понимал, далеко не все о чем говорилось. И когда оратор завершил речь, Карл, под недоуменные взгляды некоторых своих советников, не замедлил попросить его перевести ее на французский язык.

Поскольку молодой король так хорошо владел грамотой, он мог дополнить свое образование чтением трудов по морали и политике. Когда Карл VI пришел к самостоятельной власти и начал лично править государством, Филипп де Мезьер снабдил его соответствующими книгами. Хорошие идеи для управления государством он мог почерпнуть из Библии, особенно из исторических и поучительных Книг Царей, Судей и Маккавеев; из трудов авторов античной философии — Аристотеля, Сенеки и Боэция; и отцов "подлинной" римской истории Тита Ливия и Валерия Максима, истории евреев Иосифа Флавия, истории христианских императоров, прежде всего Карла Великого, и, наконец, истории крестовых походов. Он также должен был прочитать политические трактаты Иоанна Солсберийского и Жиля Римского, не забывая о Граде Божьем против язычников (De Civitate Dei contra paganos) философа и богослова Аврелия Августина. Все эти книги, имевшиеся в библиотеке Карла V, были, конечно, очень мудреными. А ведь королю было двадцать лет. И для того, чтобы с пользой отвлечься от серьезных вещей, король мог читать "добродетельные стихи своего слуги" Эсташа Дешана по прозвищу Морель (Мавр)[9].

Нечего и говорить, что Карлу VI все это нравилось. Зато о том, какие книги королю стоило избегать, ясно говорит совет его старого наставника: "Остерегайтесь… книг и романов, которые полны ошибочных суждений и которые (толкают)… к невозможному, безумию, тщеславию и греху, такие как книги о похождениях Ланселота и тому подобные, такие как Клятвы павлина (Vœux du paon), которую когда-то написал один известный сочинитель шансон-де-жест[10], родом из города Арраса (имеется в виду Жак де Лонгийон[11])". Тоже самое относилось и к произведениям Адама де ла Аль[12]. Итак, никаких романов, а главное — никакого смешения истории и вымысла. Из исторических книг следовало исключить те, которые "наполнены ошибками и слухами", и оставить в стороне, несмотря на доблесть главного героя, истории о короле Артуре. Но рыцарские и исторические романы, полностью отсутствовавшие в церковных библиотеках, заполняли книжные собрания принцев и баронов. Они составляли основу их культуры, сильно отличавшейся от культуры клириков. Карл VI получил образование в среде последних, он был "воспитан духовенством", но его литературные вкусы принадлежали рыцарям.

Набожность молодого Карла VI

С первого года своего правления Карл VI ежедневно посещал главную мессу. Он причащался в великие литургические праздники — Рождество, Пасху, Троицу и День Всех Святых. Каждый день он выделял шесть денье на пожертвования, несколько больше — в праздничные дни: Страстную пятницу, Рождество, Богоявление, Пасху, Воздвижение Креста Господня, Тела и Крови Христовых. Кривая графика его щедрости повторяет кривую щедрости его подданных, если верить сборам в приходах. Разница лишь в том, что король подобно библейским волхвам проявлял большую щедрость на Богоявление.

Такая религиозность не была свойственна подросткам, но если следовать Филиппу де Мезьеру, то именно этого все и ожидали от короля Франции. Для него королевская набожность должна была быть публичной, выставленной на всеобщее обозрение. Король должен был причащаться в соборах и больших церквях, при большом скоплении народа. Все должны были знать, что он постится в дни, предписанные Церковью. Символ времени, охваченного страхом греха, Филипп де Мезьер связывал осуществление власти с состоянием благодати. Посмотрите на Людовика Святого, душа которого, как всем известно во Франции, никогда не была запятнана смертным грехом, и на Этьена де Ла Гранжа, президента Парижского Парламента, который никогда не выносил вердикта без предварительной исповеди. Поэтому Карлу нужно было исповедоваться часто, гораздо чаще, чем он это делал.

Но у короля были другие представления о благочестии. В двадцать лет у него появилась особая склонность к поклонению Богородице. Возможно, под влиянием монаха-доминиканца, который был его духовником, Карл отмечал Благовещение добровольным постом. Он не пренебрегал ни одним из предписанных церковью обрядов, за исключением некоторых постов, о которых иногда забывал, хотя