подельника. Затем мир застелила муть. Свист в ушах смолкал. Только мысли продолжали кричать.

Помоги… мама. Защити меня!

Словно спустя долгий отрезок времени мир преобразился. Линии перед глазами вились вокруг людей, заполняли узорами комнату. В груди рядом с сердцем появилось тепло, согревающее внутренности. Оно расширялось. Вмиг тепло передалось костям. Всплеск даровал освобождение. Свет с лазурными отблесками перекрыл очертания комнаты. Казалось, что ничего не осталось в мире кроме него, но вскоре свет начал гаснуть, выявляя контуры разрушенного помещения.

Мальчик повалился набок. Зрение отказывалось сфокусироваться на чём-то одном, но изменения в обстановке нельзя было не заметить. Комнату будто шкатулку встряхнули и перемешали в ней содержимое. Стол, стулья, порванные холсты валялись по углам. В воздухе парили перья, пыль и капельки краски. Единственная лампочка мерцала в агонии, прежде чем безвозвратно потухнуть.

Внимание мальчика привлекло перевёрнутое кресло. Оно пошевелилось, под ним оказался Тощий. То ли краска, то ли кровь блестела на его лице. Громила лежал рядом, однако ликовать Лев попросту не мог. От вида разломанных картин Софьи Лукиной подгибались колени.

Нерешительно, как из нор, появились соседи, и, выказывая недюжинную льстивость, принялись оживлять нелюбимую хозяйку. Та уже сама спешила в сознание.

– Санитаров… быстрее, – пролопотала она и указала на Льва. – Схватите чудовище.

Все соседи смотрели на мальчика, и тот понял: их ничем не проймёшь. Они боялись его. Лев попытался выскочить из комнаты, но когтистые пальцы Харьковой вцепились ему в руку. С криком мальчик рванул от неё, на ладонь каким-то образом попал компас. Цветной браслет же остался у хозяйки на память о Софьи Лукиной. За мгновение Лев оказался в подъезде, затем на улице. Приближался вой полицейских сирен, соседи всё же осмелились вызвать законников. Только теперь, как подсказывало чутьё мальчика, ему суждено понести наказание. Он обошёл красный дом, подпирая его стены, и вышел на строительную площадку, намереваясь покинуть улицу окольными путями.

Лев боялся, что небывалая усталость не позволит далеко уйти, но побег закончился куда быстрее. В ночи мальчик не разглядел черноту на земле, и его нога не нашла опоры. Срываясь в бездну, Лев не закричал и не разбудил дремавшего в сторожке деда.

Его некому было спасти в целом мире. Тем не менее вести о бедах семьи Лукиных летели далеко за пределы людского мироздания. Сквозь трещины Пространства и Времени.

Глава 2. Туда, куда ушло волшебство.

Каждый вечер ровно в семь, старый сторож, подчиняясь нажитому распорядку, обходил строительную площадку и попутно сдирал с забора листовки или заклеивал ими же нецензурную роспись. На отведённом ему участке ценнее деревянного ограждения ничего не было. Только забор, который закрывал гору строительного мусора. Тем не менее, на удивление старика, куча более чем любая новостройка привлекала множество людей с фотоаппаратами и прочего подозрительного народца.

Они появились вслед за первым блоком драгоценного забора. Толпа перекрыла въезд бульдозерам, десятки куриных яиц перевелись не по назначению. «Руки прочь от наследия великого прошлого» – гласил их лозунг. Однако размалёванные плакаты протестующих оказались на прочность слабее, чем десяток удальцов, под командованием человека в большой чёрной машине. Именно с его мановения руки из приоткрытого окна, техника за день сгребла «наследие» в одну бесформенную и лишённую всяких прикрас кучу.

И затем гласу ущемлённого народа стало тесно в одной части города, и недовольство по всей стране разлилось по неведомым старику сетям, что привело к остановке строительства гипермаркета.

– Раньше-то правильней было, – раз за разом сторож возвращался к одной мысли. – В том самом прошлом чьё наследие людишки защищают, их спрашивать бы не стали. За ночь подчистили, и к утру возвели бы фундамент.

Вчерашняя жара терзала его допоздна, духота сегодняшнего дня учащала сердцебиение. После скорого обследования забора старик, не удостоив взгляда строительную площадку, ринулся в сторожевую будку. Разложив рабочий инвентарь: фонарик, карандаш, новые кроссворды, он опустился на табуретку и с отдышкой принял вахту.

– Скоро будет дождь, – обнадёжил себя старик.

Украдкой он выглянул в окошко, выходящее на красный дом – обитель разгильдяйства. По его мнению, лучше бы застройщики разорили «наследие» по соседству, тогда бы горожане только поблагодарили их. Как, впрочем, и местная полиция, которая регулярно посещала неблагополучный дом, что сторож перестал обращать внимание на звук зазывных сирен.

– Чтоб их, – выругался старик, заметив две знакомые фигуры, тайком курящие. – Я блокаду пережил, вас и подавно пересилю. Этаких детей воспитали, что порядочного человека им в радость изводить.

Старик достал мобильный телефон, подаренный ему детьми, и, поставил на видное место. Он стал ждать, когда экран загорится, ждать как прошедшие дни на протяжении недели. Мог бы сам позвонить, да чего им мешать вечером в выходные. Оборвав раздумье, он попробовал вздремнуть, ведь скоро будет дождь. В непогоду шпана носа не покажет.

Дождь накрапывал с ночного неба.

Дважды Лев приходил в себя. В первый раз неведомая сила когтистой лапой возвращала его в мир дурных снов, но потом такой милости ему никто не уготовил. Боль почти не волновала. Помимо неё в темноте мальчика окружали вещи пострашнее. Собственные мысли будто просочились из головы и заполнили колодец до краёв. Их вес давил на грудь, и порой Лев едва не задыхался.

Все врут, твердя, что память есть последняя вещь, какую у нас можно забрать. Мальчик восстанавливал мозаику вчерашнего дня, словно за отдельным кусочком воспоминаний ему приходилось идти в бакалею на соседнюю улицу. Больница простиралась одним тягостным пластом, за ней гнетущая жарой дорога домой, после память рвётся и путается.

Под собой Лев нащупал брезент и тонкие полоски. Кто-то содрал у колодца сигнальную ленту и сбросил её вниз. Его смутные догадки были верны. Сыновья хозяйки Харьковой, не ведая, провели последнюю и лучшую из своих козней, которыми обильно насыщали жизнь Льва.

Да, западня на славу, высотой в три роста мальчика. Установить лестницу в колодце не успели, так скоро свернулась стройка. Лев пробовал звать на помощь и голос срывался на хрип. Горло помнило на себе пальцы верзилы. Тогда