он собрал влагу с брезента и прополоскал рот. Голос не вернулся, зато накатила рвота. Опорожнившись организм подарил обманчивую лёгкость и непреодолимое желание закрыть глаза, и его воле мальчик не смел перечить. Он представлял себя древним мамонтом и ждал, когда сверху твёрдая рука, наконец-то, запустит милосердное копьё.

Казалось, одно мгновение заморозилось в его склепе, если бы капли дождя, лупящие по бетону, не отсчитывали время в особенном такте. Где-то на границе яви и грёз трепетал бумажными крыльями мотылёк. От резвых взмахов мгла отступала, словно едкий дым, обнажив красивое дерево и неясный образ. Постепенно человек приобрёл изящные линии телосложения, тёмные волосы укрывали плечи.

– Очнись.

Лев открыл глаза. Чернота темницы разбавилась, будто краски прошедшего сна запоздало покидали реальность. Дыхание сбилось, мальчик сжал грудную клетку, в которой вспыхнула надежда сиянием ярче чем свет, стелившейся по округлым стенам. Лев потянулся навстречу, боясь спугнуть, но свет решительно ворвался к нему.

– Вот же он! – воскликнул кто-то чудным говором.

– Схоронился на славу, шкет.

– Расступись, дай глянуть.

Лев не на шутку испугался. За слепящей пеленой возник не сочетавшийся с ночью гомон.

– Вынимай/пропавший/клад, – прозвучавший приказ вовсе сломал воображение Льва. – Доколе/не обнаружил/враг?

– Чего лопочешь? Не ты ли твердил, будто по такому пустяку мы не суетились.

– Мнимые/мастера дела. Не ведаете/истину/тишина/дороже/злато.

– Извиняй, какие есть! Умные бы сюда не сунулись.

– Довольно, препираться, – кто-то раздражённо вмешался. – Вытащим парнишку, и полдела одолеем.

Лев вжался в стену, наружу ему расхотелось. Однако на поверхности шли бурное приготовление к его спасению, хлюпали ноги, неразборчиво ворчали, и через минуту на дно колодца свесилась верёвка.

– Чего раздумываешь?! Хватай!

Яркий свет мешал различить обладателей удивительной речи.

– Гляди-ка, не собирается вылезать.

– Видать, ему там по вкусу.

– Агась, норка-то приличная, только с крышей беда.

– Брысь! – владелец раздражённого голоса вновь навис над колодцем. Его тон звучал убедительней всех. – Держись за верёвку, парнишка! Нам сверху виднее, что никто прочий тебя спасать не торопится.

Лев бесполезно пытался увидеть лицо женщины, которая разбудила его. Почему она замолчала, ведь ей он вмиг поверит. Свет поглаживал холодные бетонные стены. Мальчик обмотался верёвкой и зажмурился.

– Держись! – предупредили с поверхности, и Льва утянуло к свету.

От скорого подъёма закружилась голова. Поднявшим мальчика могучим рукам пришлось обхватить его, чтобы он вновь не свалился в злосчастный колодец.

– Вроде косточки целы, и лицо не измято, – кто-то добро похлопал по плечу Льва, и у того колени подогнулись. – Хотя присядь-ка на сумку.

Мир постепенно уравновесился для Льва, но сомнения отпустили не сразу. Ведь то, что предстало перед ним ни с чем другим сравнить нельзя. Его спасителями оказались широкоплечие и низкорослые существа в тяжёлых одеждах, никак не подходящих для прогулки в летнюю ночь. Почти похожи на людей, если бы только на их свекольных головах, каким-то образом не закрепились круглые глаза со стеклянным блеском. Двое рядом с ним, ещё пара сматывала канат у походных носилок, а последний держал бумажный фонарь, чей свет давно бы привлёк любопытство жителей красного дома.

– Этот парень? – крепыш с фонарём обернулся к парочке с носилками.

К изумлению Льва, спрашивал он не их. Среди катушек и медных коробов, набросанных на носилках, в шерстяной попоне куталось пернатое существо.

Потрёпанная голова большого филина кивнула.

Что до конца убивало в мальчике надежду на реальность происходящего так это круглые очки на птице. Два тёмных блюдца на ободке.

– Моё имя Лев. Я – Лев Лукин, – мальчику казалось важным, чтобы смотрящие на него создания, наконец, осознали, что обманулись. Правда, он понятие не имел, как и зачем они докатились до такой ошибки.

– Здорово, что ты в своём уме, – сказал хмурый крепыш у носилок и продолжил с едва скрываемой угрозой. – Мы-то сами скупы на имена.

– Агась, зови нас, как вздумается, – подхватил здоровяк со вздёрнутым кончиком носа и таким же задиристым голосом. – Только без всяких: обрубышей, пучеглазых. От «тупого коротышки» мы тоже в восторге не будем.

Лев осунулся, и мысли, затаившиеся в глубине мозга, вылились в пару слов:

– Вы гномы.

– Гноммы? – непонимающе протянуло создание рядом с мальчиком.

– Ты что оглох, он же сказал «хтомы»? – подхватил Задира.

– Видать, что-то обидное, – вставил Хмурый.

– Хватит! – перебил их рассерженный крепыш и, стало ясно, кто был главным в шумной братии. – Мы, младой, от рождения народ чудь. И никто из нас не слыхивал про тех, кого ты гномами величаешь. То есть называют полые, а ты не из их числа, раз нас послали за тобой. Знаешь ли, дельце это весьма опасное, чтобы попусту трепаться до утра.

– Опасность/сокрыта/невеждам, – обратился сидящий в носилках филин.

От его речи у Льва подгибались колени. Она походила на неисправное радио. Слова, заряженные разной интонацией, набегали друг на друга.

–Время/после/болтовне.

Лицо Главаря покривилось в свете фонаря. Видимо, он не терпел подобного пренебрежения к себе, но выбрал более мирный тон, чем прежде:

– Понимаю вашу расторопность, пернатый друг. Всё же если мои жизненные ценности порой расходятся с линией закона, то это не повод считать, что у меня нет убеждений. Я отказываюсь выкрадывать парнишку из его родного мира, не объяснив всю шумиху, что мы подняли нынче.

– Понадобиться/ускорение, – провещал, не раскрывая клюва, филин.

Хмурый чудь отчего-то почесал квадратный кулак, а Задира оценил глубину колодца. Главарь, упустив из вида их знаки, понимающе кивнул и приблизился ко Льву. Мальчик попятился от