выбросишь Дружбу, ты сохранишь кость, несмотря ни на что. Если ты выбросишь Предательство, ты потеряешь ее, несмотря ни на что. Что касается остальных. — Изен поднял кость и начал поворачивать ее, чтобы показать мне все стороны. — Война побеждает Мир. Мир побеждает Торговлю. Торговля побеждает Монету. И Монета побеждает Войну. Если ты бросаешь выигрышную грань, ты забираешь обе кости. Если ни один из игроков не бросает конфликт, оба игрока теряют свою кость.

Тогда я изо всех сил старалась учесть все возможные исходы одной-единственной игры Доверие. Даже сейчас, после сотен сыгранных партий, сложность этой игры поражает меня. Каждая игра отличается от других, независимо от того, новые игроки в нее играют или старые. Дружбы завязываются и разрушаются из-за простой игры в кости. И, поверь мне, я теряла друзей из-за этой игры.

— Что, если все будут постоянно выбирать Дружбу? — спросила я, хотя уже знала ответ.

— Тогда никто не выиграет, и игра продолжится, — ответил Изен.

Хардт покачал головой. «Кто-нибудь всегда выбирает Предательство». — Он многозначительно посмотрел на Изена. В то время я думала, что Изен выигрывал игры чаще всего потому, что первым предавал другого. Чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что это было нечто совершенно иное. В то время я была слишком чертовски наивна, чтобы это понять.

— Что происходит, когда у тебя заканчиваются кости? — спросил Джозеф.

Я отстранилась и уставилась на него. Я бы не стала использовать эти слова. Джозеф предполагал, что в какой-то момент у него кончатся кости. Он уже планировал проиграть. Я никогда не планирую проиграть или потерпеть неудачу. Я всегда играю на победу.

— Тогда ты, блядь, проиграешь, — сказала я, уже глядя на кости и решая, кого я предам первым. Это было глупо. Игрок может начать игру Доверие имея план, но эти планы требуют гибкости превыше всего остального. Тогда я еще не понимала, что победа никогда не была связана с игрой.

Потом мы сыграли в игру. Это была моя первая игра в Доверие. Джозеф проиграл первым, как и планировал, даже если и не осознавал этого. Я вылетела второй, играя слишком агрессивно, чаще предавая, чем протягивая оливковую ветвь. Я наблюдала, как Хардт и Изен сражаются лицом к лицу, с нетерпением ожидая, какая тактика будет задействована, когда в игре останется всего два игрока. Они сыграли всего один раз, оба выбрали Дружбу, а затем пожали друг другу руки, объявив игру ничейной. В то время я не понимала и думала, что они идиоты. Ничья казалась проигрышем для всех игроков. Они так не считали. Для них это была победа.

Глава 3

Спустя долгое время после того, как я перестала следить за днями или временем, я могу рассказать о неделях, во время которых встречалась с управляющим. Появлялся Приг с хлыстом в руке и свирепой ухмылкой на своем жирном гребаном рту. Я думаю, ему нравилось доставлять меня на допрос, зная, почему я привлекла внимание управляющего, в то время как многие другие были забыты в глубинах Ямы. Там, внизу, были мужчины и женщины, которые когда-то были могущественны. Орранские генералы, главы благородных домов, легендарные разбойники с большой славой. Яма превратила в ничтожества всех нас.

Поначалу управляющий посылал не только за мной. Джозеф возвращался, потрясенный и запуганный, иногда всхлипывая, а иногда почти потеряв сознание. Он никогда не рассказывал мне, что управляющий делал с ним во время этих допросов. Возможно, этот человек использовал одну и ту же тактику, чтобы сломить нас обоих, но я в этом сомневаюсь. Годы научили меня, что, поскольку все люди отличаются друг от друга, существуют и лучшие методы, чтобы сломить их. В конце концов, управляющий перестал посылать за Джозефом.

Маршрут, по которому шел Приг, всегда был один и тот же. Можно было не проходить через главную пещеру, где раздавали еду и вводили вновь прибывших в их настоящий ад. Но Пригу нравилась иллюзия власти, которую это давало ему. Он выполнял задание управляющего, и управляющий был главным. Ему нравилось думать, что это делало его важным. Что за долбаный идиот. Любой мог бы выполнить его работу, но незначительные люди часто принимают возможность за важность.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы изучить структуру Ямы. Поначалу Яма казалась хаосом. Терреланцы были главными, это правда, но внутри находился лишь небольшой гарнизон солдат, и они не принимали участия в повседневных делах заключенных. Они были там, чтобы преступники, заправлявшие делами, помнили, кто на самом деле главный.

Ямой управляли заключенные. Деко, самовлюбленный психопат, стоявший на самом верху, руководил своими капитанами, а они, в свою очередь, управляли бригадирами. Остальные заключенные, струпья, как называли нас бригадиры, были рабочими. Мы были теми, кто рыл туннели и сражался на арене. Мы были теми, кто умирал, пока Деко и его дружки-сикофанты жили в относительной роскоши. Я еще не была знакома с Деко, но уже видела его издалека, когда он обходил свою маленькую империю камня и грязи. Он был не особенно высок, но достаточно широк в обхвате — это приятный способ сказать, что он был толстым ублюдком. Ходили слухи, что он мог убить другого заключенного просто за то, что тот посмотрел на него, и это был единственный слух, в правдивость которого я вполне могу поверить. Мало кому было место именно в Яме, но Деко был одним из них.

То, что Приг выполнял поручение управляющего, вызывало у других заключенных уважение, и он старался демонстрировать это каждый раз, когда вел меня на встречу. Я никогда не чувствовала себя такой уязвимой, как тогда, когда меня вели по главной пещере. На меня смотрело так много глаз, что у меня чесалась кожа, хотя это могли быть вши. Я была рада, что Джозеф додумался остричь мои волосы. Издали, покрытая грязью и потом, я могла бы сойти за мальчишку, хотя при ближайшем рассмотрении мои груди нельзя было спутать ни с чем. И все же, когда Приг вел меня на допрос, я была неприкасаемой. Никто не осмеливался помешать мне идти на встречу.

Приг провел меня прямо через центр главного зала, через Корыто, где кормили нас, струпьев, и через Холм, где собрались все капитаны и бригадиры Деко и поздравляли друг друга с тем, что они такие пизды. На самом деле это был не холм и никак не возвышение, но так его назвали начальники. Ни одному струпу не разрешалось подниматься на Холм без разрешения. Каждый раз, когда Приг