Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кем вы были? — спросил Изен. — До всего этого. — Он не спросил, за что мы оказались здесь. Было невежливо расспрашивать о чьих-то преступлениях.
Тогда я схватила Джозефа за руку, несмотря на боль, которую это причинило мне. Кем бы они ни были, Изен и Хардт были терреланцами. Врагами! Ни им, ни кому-либо другому не нужно было знать, что мы с Джозефом были Хранителями Источников в империи Орран. Оглядываясь назад, я понимаю, насколько проще могла бы быть моя жизнь, если бы я доверяла братьям. Если бы я сказала им, кто я такая. Возможно, если бы я это сделала, мы все были бы живы. Но нет, я была скрытной стервой, для которой доверие становилось все более чуждым понятием. И, кроме того, переосмысление прошлого ничем не отличается от предсказания будущего; это дурацкая игра, в которой нет победителей. Время бежит вперед, и даже хрономанты не могут изменить этот непреложный факт. Хотя я знаю нескольких, кто пытался.
— Солдатами Оррана, — пожал плечами Джозеф и похлопал меня по рукам, чтобы ослабить хватку.
Изен кивнул, но Хардт нахмурился. Из них двоих Хардт всегда был умнее. Он видел то, чего не видел никто другой. Иногда я спрашиваю себя, мог ли он заглядывать в сердца людей, узнавать их намерения раньше, чем это делали они сами. Это была особенность этого человека, на которую я со временем стала полагаться, снова и снова.
— Вы слишком молоды для того, чтобы быть солдатами, — сказал Хардт, не сводя с меня пристального взгляда. Ему не нужно было напоминать, что я все еще девочка, к тому же хрупкая. Было более чем очевидно, что я никогда раньше не держала в руках меч, не говоря уже о том, чтобы размахивать им в бою. Честно говоря, я также походила на солдата, как козел — на летуна.
Я почти слышала ответ Джозефа. Без сомнения, он сказал что-то дипломатичное. Он всегда был дипломатом и заставлял других смеяться и чувствовать себя непринужденно. Когда я открыла глаза, то увидела Хардта, сидящего рядом со своим братом, а между нами на земле лежал грубый набор игральных костей. Я не могла сказать, как долго я спала, но определенно достаточно долго, чтобы пустить слюни на плечо Джозефа и почувствовать во рту привкус, который наводил на мысль, что я жевала покрытые волдырями ноги. Я никогда не понимала, как всего несколько минут сна могут вызвать такой неприятный привкус.
— Что… — я оторвалась от плеча Джозефа и вытерла рот забинтованными руками.
— Вот, — сказал Джозеф, протягивая мне маленькую глиняную чашку. Воды в Яме было более чем достаточно, хотя она редко бывала чистой. Некоторые нижние туннели были затоплены, и я даже слышала о гигантской затопленной пещере где-то на двадцать четвертом уровне. Другие заключенные утверждали, что там были огромные сталактиты, которые блестели в свете фонарей. Они также утверждали, что в воде жили чудовища, которые могли высасывать мозг из костей. Я ни разу не была в той пещере, хотя иногда спрашиваю себя, не заполнена ли вся Яма этими монстрами в наши дни, превращая всех людей, которых я там оставила, в кости и плохие воспоминания. Гораздо более вероятно, что монстры никогда не существовали. У нас, заключенных, было мало власти, но убедить человека во лжи — это форма власти над ним. В темноте Ямы ложь, страх, еда и обувь — величайшие из всех валют.
Я выпила залпом, включая осадок и все остальное. Это не столько избавило меня от вкуса ног, сколько заменило его на что-то менее противное и более землистое. Самое странное, но по сей день я иногда скучаю по вкусу воды Ямы. Я думаю, он заставлял меня почувствовать некую связь с землей, которую не смог бы дать даже Источник геомантии.
— Что за игра? — Я чувствовала, что меня снова клонит в сон, но я этого не хотела. Скоро должны были зазвонить продуктовые колокола, а я была настолько голодна, что готова была бороться за то, чтобы быть ближе к началу очереди. Это была борьба, которую я бы проиграла. По большей части обитатели Ямы были покорны, но обещание еды может пробудить от самого глубокого сна даже зверя.
— Она называется Доверие, — сказал Изен с озорной ухмылкой. — И это игра о доверии. Я только что объяснял правила юному Джозефу, но для тебя я могу начать сначала.
Я кивнула и опустила взгляд на кости. Каждая из них была грубо вырезана из черного камня, с символами, нацарапанными на каждой из шести граней. Кости были выщербленными, поцарапанными и неровными, но Яма сделала это со всеми нами.
— Каждый игрок получает по три кости, — сказал Изен, — и у каждого игрока есть партнер. Партнеры постоянно меняются, сначала ты будешь играть с человеком, сидящим слева от тебя, затем с человеком, сидящим слева от него, и так далее. Когда придет твоя очередь играть, ты выбираешь грань, на которой нарисована Дружба. — Изен поднял одну из костей и показал мне грань, на которой было грубо изображено двое мужчин, держащихся за руки. Это были рисунки палочками, похожие на те, которые любят рисовать дети. — Или Предательство. — На второй грани, которую показал нам Изен, был изображен еще один палочка-человек с таким же грубым изображением ножа в спине. Я поняла, что могу посочувствовать бедному палочка-человеку.
— Ты выбираешь свою грань втайне и держишь ее закрытой, пока твой партнер тоже не выберет. — Изен положил кость на землю и прикрыл ее рукой. — Если оба игрока выбирают Дружбу, то игральные кости не теряются и не обмениваются, и играют следующие по очереди игроки. Если один игрок выбирает Дружбу, а другой — Предательство, то игрок, выбравший Предательство, забирает кость у игрока, выбравшего Дружбу. Если оба игрока выбирают Предательство, то оба игрока бросают по одной кости, чтобы определить исход.
Я сразу увидела и простоту, и сложность игры. Она начинается с иллюзии доверия, когда все игроки находятся в равном положении. Первый игрок, который предаст другого, конечно, получит немедленную выгоду, но тогда другие игроки будут знать его уровень и с большей вероятностью решат на предательство против него. В комнате, полной убийц, обычно вторым умирает тот, кто начал убивать первым.
— Бросок? — спросила я.
— Так же просто. Если ты
