Глава 4

Фантастическая Леди Чаттерлей

— Что ты делаешь, прячась в темноте, как чертов преступник? — спрашиваю я, мой голос дрожит от остаточного страха, вызванного тем, что я впервые увидела его и чуть не упала.

В моих глазах все еще стоят слезы, но, надеюсь, он их не видит в темноте. Единственный источник света — далекое свечение где-то среди деревьев. Он показывает в его сторону.

— Я убирал инструменты в старый сарай.

— О.

Я знаю, о каком старом сарае он говорит; все о нем знают.

Когда в десятом или одиннадцатом классе появлялись новые ученики, они должны были провести ночь одни в старом сарае. Это жуткая деревянная лачуга посреди деревьев, рядом со старой теплицей. Крыша вся в дырах, а стены увиты плющом. Будучи первокурсником — студентом, поступившим в начале седьмого года обучения, — мне никогда не приходилось там ночевать, но все в Спиркресте об этом знают.

— Ты в порядке? — неожиданно спрашивает мальчик, подходя ко мне ближе.

От этого вопроса у меня сразу же наворачиваются слезы на глаза. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз кто-то задавал мне этот вопрос. Жаль только, что он прозвучал из уст этого грязного случайного человека.

Я сужаю глаза, буравя его грязным взглядом. Если он пытается изобразить из себя рыцаря в сияющих доспехах, то было бы неплохо, если бы у него действительно были сияющие доспехи.

— Да, — огрызаюсь я. — Я просто прекрасно себя чувствую, спасибо тебе большое.

— Тогда почему ты плачешь?

Я отступаю назад, пораженная. Руки летят к лицу, и я поспешно вытираю слезы с глаз, надеясь, что плач не испортил мой макияж. Этот парень не стал проверять меня, когда на мне не было ничего, так почему же он будет проверять меня, когда мой макияж растекается, а юбка вся порвана?

Не то чтобы меня волновало, что он меня оценит, просто сегодня моя самооценка не выдержит еще одного удара.

Я бросаю на него взгляд. — Я не плачу.

— Ну да, — говорит он, явно не убежденный. — Ну, у меня в машине есть салфетки, если тебе нужно.

У такого парня, как он, может быть только одна причина, по которой он хочет, чтобы такая девушка, как я, вернулась к нему в машину. То, что я симпатичная блондинка, не означает, что я совсем глупая, а этот парень явно считает меня таковой.

— Кто ты? — спросила я, вытирая щеки. — Какой-то жуткий извращенец?

Он пожимает плечами. — Я просто предложил. Не надо быть дурой.

— Я не дура.

— Хорошо. Ну, я оставлю тебя, если ты этого хочешь.

Он кивает, разворачивается и уходит. Он играет с моей головой или ему действительно все равно?

— Подожди!

Я стою на месте и жду, когда он развернется и вернется. Я уже опозорилась, побежав сегодня за одним мальчиком, и не собираюсь делать это снова. Особенно ради какого-то горожанина с дерьмовой работой. Он останавливается и поворачивается.

— Ты в порядке?

Я бросаю на него надменный взгляд. — Я возьму эту салфетку, раз уж ты настаиваешь.

Он кивает. — Пойдем.

Его машина припаркована на стоянке для персонала возле столовой. Это позорная машина: старая, потрепанная, с отсутствующим колпаком и самым старым номерным знаком, который я когда-либо видела. Он открывает пассажирскую дверь, достает из бардачка пачку салфеток и протягивает мне.

Я беру ее с гримасой. — Спасибо…

Я вытаскиваю салфетку кончиками ногтей. Внутри его машина не такая уж и грязная, но все в этом парне кажется грубым и грязным. Я вытираю глаза и наблюдаю за тем, как он загружает свои вещи в багажник машины. Когда он закончил, он захлопнул багажник и встал рядом со мной, прислонившись к машине и скрестив руки, его бицепсы выпирают под тканью футболки.

— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает он.

— Я выгляжу так?

— Ты выглядишь так, будто тебе нужна чашка чая и крепкие объятия.

Я открываю рот, чтобы что-то язвительно ответить, но мой рот остается беззвучно открытым. Его предложение такое глупое, такое оскорбительно-британское — как будто чашка чая может решить все проблемы, с которыми я сталкиваюсь, — но почему-то меня это не останавливает.

Почему-то мысль о чашке чая и крепких объятиях звучит сейчас очень хорошо.

На глаза наворачиваются слезы.

— О, — говорит он, выглядя удивленным. — Эй, я не хотел тебя расстраивать.

— Просто перестань говорить. — Я поморщился. — Ты заставляешь меня чувствовать себя еще хуже.

Он кивает и замолкает. Я поднимаю на него глаза. Выражение его лица спокойное, но в глазах таится тень жалости. Как будто такой парень, как он, может испытывать жалость к такой девушке, как я. Я хочу наброситься на него, хочу ударить его по глупому лицу.

Но вместо этого в моей груди поднимается сильнейший всхлип и лопается, как мыльный пузырь. Я плачу.

Он ничего не говорит. Шагнув ко мне, он обхватывает меня руками и прижимает к своей груди.

Он теплый.

Он такой теплый, а его грудь, плечи и руки такие большие, что обнимают меня крепко и в то же время нежно. Я зарываюсь лицом в ложбинку между его плечом и грудью; от него пахнет сырой землей, дешевым одеколоном и стиральным порошком.

Я плачу так, как давно не плакала. В Спиркресте трудно найти уединение, чтобы как следует выплакаться, потому что плач — это личное дело. Как эпиляция или мастурбация — это то, что делают все, но при этом считается совершенно вульгарным делать это в присутствии других людей.

Но этому мальчику, похоже, все равно. Он обнимает меня, одной рукой гладит по спине, прослеживая изгиб позвоночника. Когда мои рыдания наконец стихают, он осторожно отстраняет мое лицо от своего плеча. Он отводит в сторону мокрые пряди волос, прилипшие к лицу, и заправляет их за уши. Затем он проводит большими пальцами по моим щекам, высушивая их. Я позволяю ему закрыть глаза, успокаиваясь от его нежности. Я не могу вспомнить, когда я в последний раз плакала в присутствии кого-то, не могу вспомнить, чтобы меня так утешали.

Никто никогда не вытирал мне слезы.

Когда мои рыдания наконец стихают с глубоким, вздрагивающим вздохом, он смотрит на меня сверху вниз с небольшой улыбкой.

— Чувствуешь себя лучше, да?

Он что, самодоволен? Что, если он думает, что теперь, когда он увидел, как я плачу, у него есть на меня управа? Неужели он думает, что теперь я растаю у его ног? Я отстраняюсь.

— Да, спасибо. Ты решил все мои проблемы.

Он вздыхает. — Хорошо. Не нужно быть грубой.

— Ну, а чего