— Простой благодарности, наверное, будет достаточно.

Я бросаю на него неодобрительный взгляд. Но поскольку я всегда стараюсь обращаться с персоналом вежливо, а он работает в Спиркресте, я полагаю, что поблагодарить его — это самое меньшее, что я могу сделать.

— Спасибо.

— Не за что.

Он показывает на свою машину. — Я пойду.

Я смотрю на его машину, на него, а затем через плечо на темные деревья, окружающие стоянку.

— Мне нужно вернуться в здание для девочек шестого класса, — говорю я.

— Точно, — говорит он.

— Там очень темно, — добавляю я, пронзая его острым взглядом.

Он негромко смеется. — Хочешь, я провожу тебя обратно?

— Это ты привел меня сюда, на эту жуткую парковку. Это самое меньшее, что ты можешь сделать.

— Как скажешь.

Я смотрю на него, но он этого не замечает. Он закрывает и запирает свою машину, а затем ведет меня прочь с парковки. Его рука легонько ложится мне на спину, когда он проводит меня через деревья и возвращает на главную тропинку. Его прикосновение теплое.

Когда мы идем в бронзовом свете старых фонарных столбов, выстроившихся вдоль дорожки, я вижу его гораздо отчетливее. У него сильная челюсть и красивый нос, если не считать небольшой горбинки, которую я заметила раньше. Возле рта и на шее у него темные пятна. У него плотная мускулатура. Он одет в футболку, поверх которой надета стеганая жилетка, но ему не холодно. На его брюках и руках размазана грязь. Мои слезы образовали мокрое пятно и на его футболке, и на жилете.

Что-то в нем есть, чего я не могу понять. Что-то завораживающее, земное и смущающее.

Неужели так чувствовали себя все леди Чаттерлей викторианской эпохи, когда сталкивались со своими спокойными, беспечными социальными аутсайдерами? Что такого в грязных мужчинах, что заставляет богатых женщин так волноваться?

Может быть, все дело в том, что богатые женщины знают, что общество их не одобрит. Простая привлекательность запретного плода. Может быть, богатые женщины просто хотят иметь то, что им не положено.

Может быть, они просто хотят разозлить своих отцов.

Ведь что может больше разозлить богатого отца, чем видеть свою драгоценную дочь в грязных руках какого-то ничтожества из рабочего класса? Садовника с неполным рабочим днем, не имеющего, как я полагаю, ни образования, ни родословной, ни перспектив?

Это разозлило бы любого богатого отца.

Особенно моего.

Глава 5

Высокое общение

К тому времени, когда мы оказались у здания, где живут девочки шестого класса, слезы высохли, и у меня появился новый план.

Мы останавливаемся у подножия ступеней, и я поворачиваюсь лицом к своему молчаливому спутнику. Его рука опускается с моей спины, на которой она лежала, оставляя после себя ощущение его прикосновений.

Прежде чем он успевает грубо попрощаться, я спрашиваю его: — Как тебя зовут?.

Он не обращает внимания на то, что я уже спрашивала его имя, когда впервые увидела его в оранжерее; похоже, его не волнует, что я забыла. Слегка пожав плечами, он говорит: — Ной. Ной Уотсон.

Я отмахиваюсь от него. — Что ж, еще раз спасибо, Ной. Извини, что у меня нет мелочи, чтобы дать вам чаевые.

Вместо того чтобы доставить мне удовольствие и сделать обиженный вид, он кивает и отворачивается с ворчливым: — Не беспокойся об этом.

Значит, он взял бы деньги, если бы я предложила их ему.

Полагаю, если от чего и не отказываются бедные люди, так это от денег. Приятно слышать.

— Подожди! — приказываю я, прежде чем он успевает уйти. Я протягиваю руку ладонью вверх. — Дай мне свой телефон, Ной.

Он поворачивается, достает из кармана свой телефон и без вопросов протягивает мне. Это старый айфон с трещиной, переплетенной паутиной по одному краю. Я провожу пальцем по экрану — его телефон даже не заблокирован. На его обоях изображена пара белых боксерских перчаток.

Как банально.

Я набираю свой номер на его телефоне и звоню. После нескольких звонков я кладу трубку и сохраняю свой номер. Не задумываясь, я ввожу в его телефон свое имя "Серафина", хотя никто не называл меня так уже много лет, я ненавижу, когда меня так называют.

Но я написала "Серафина", поставила эмодзи с красной розой и нажала "сохранить".

— Напиши мне, — говорю я ему, возвращая телефон.

Он берет его, слегка нахмурившись. Его серьезное выражение лица раздражающе напоминает мне выражение лица Софи Саттон. Это что, свойственно бедным людям, которые всегда выглядят так, будто им нужно решить какую-то проблему?

— Что тебе написать? — прямо спросил он.

Если он хочет быть прямолинейным, я тоже могу быть прямолинейной. — Написал, чтобы пригласить меня на свидание.

— Что? На свидание?

Я поднимаю на него брови. — Почему нет?

Он пожимает плечами. — Не знаю. То есть перепихнемся?

На секунду я теряю дар речи, чтобы что-то сказать. Это не то, что я изначально имела в виду, и, несмотря на то, что перепихон — обычный аспект знакомств здесь, в Спиркресте, никто никогда не говорит об этом так прямо. Мы встречаемся, пробираемся, занимаемся любовью — даже трахаемся. Но мы никогда прямо не просим друг друга переспать. Это грубо, вульгарно, немного дрянно…

Это прекрасно.

— Да, — смело говорю я, подходя к нему ближе. — Отлично, перепихнемся. Почему бы и нет?

Он замолкает на секунду, глядя на меня сверху вниз. У него красивые глаза. Серые, почти голубые, с более темным внешним кольцом. Стоя к нему совсем близко, я понимаю, что он еще и крупнее, чем я думала. Не такой высокий, как Эван, например, но большой. Крепкие руки, длинная шея, мощная грудь. Возле челюсти — слабый синяк, а шишка на носу — точно от перелома.

Кажется, он не обращает внимания на мой взгляд. Он долго смотрит на меня, а потом наконец говорит.

— Слушай, — говорит он рассудительно, хотя весь этот разговор, по сути, не более чем лихорадочный сон. — Ты ведь учишься здесь, верно? Ты — ребенок из Спиркреста?

Ребенок из Спиркреста? Я могла бы дать ему пощечину, если бы не была уверена, что она окажет на него такое же воздействие, как пощечина на мраморную статую.

— Я учусь в 13-м классе, — уточняю я, перекидывая волосы через плечо.

— Точно, — говорит он, — Значит, я полагаю, что ты…? Ребёнок с трастовым фондом, у которого богатой мать и отец.

Мой папа не просто богат. Он из тех богачей, которые заставляют богатых людей вставать, когда он входит в комнату. Но если я скажу это, у меня будет