Набив карманы серебром и медью, Игорь после школы возвращался домой, сортировал деньги: медь — в копилку, серебро — в кошелек, быстро съедал приготовленный матерью обед, наспех делал уроки и отправлялся играть в… карты.

В шестидесятые годы азартные игры в общественных местах, мягко говоря, не поощрялись, поэтому картежники собирались там, где изловить их было практически невозможно, — в котельной, которой заправляли Василий Евстигнеевич Сажин, личность, по словам участкового милиционера Харитонова, с темным дореволюционным прошлым — служил у какого-то купца приказчиком, и бывший батальонный разведчик Николай Парфентьев, мужик веселый, вечно пьяный и задиристый. Ему, как инвалиду войны, государство должно было выделить «Запорожец» с ручным управлением, но, как это обычно бывает, кто-то где-то забыл поставить подпись, и машина накрылась. Парфентьев, оскорбленный в лучших чувствах — все-таки Берлин брал и медаль соответствующая имеется, — настрочил в газету «Известия» письмо-жалобу, которое заканчивалось словами: «А я, между прочим, дорогие товарищи, под мудрым руководством маршала Жукова потерял на фронте правую ногу». Так как письмо писалось в котельной, то эта фраза вскоре стала не только достоянием всего двора, но и долетела до участкового Харитонова, и последний, как-то повстречав Парфентьева, сказал: «Благодари Бога, что сейчас не пятьдесят третий, а то бы я тебе десятку точно вкатил!» «Верю», — усмехнулся Парфентьев и послал стукача-участкового туда, откуда дети рождаются.

Компанию истопнику дяде Васе — так звали Сажина все знакомые — и его помощнику Коле Парфентьеву обычно составляли Игорь Добровольский, студент юрфака Юра Быстров — видно, готовил себя к беседам с криминогенной публикой, официант из ресторана «Эрмитаж» Ваня Белобородов и одноклассник Игоря Вадим Кожин. Ребята дружили — их многое связывало и роднило. Отец Вадима возглавлял торговое представительство Советского Союза в Дании, отец Игоря бороздил моря и океаны на фрахтовом сухогрузе «Апшерон», поэтому оба парня росли без крепкой мужской руки, матери их баловали, и ребята со временем научились извлекать из этого обстоятельства определенную пользу.

Играли обычно под расчет. Карты, как правило, были старые, засаленные, многие с оторванными углами, поэтому Игорь, который «срисовывал» рубашку после двух-трех партий, в накладе почти никогда не оставался. Если же колода была новая, то Игорь все свое внимание концентрировал на игроках. Он знал каждого, как свои пять пальцев — изучил мимику, жесты и мог только по одному выражению лица определить: есть игра у партнера или нет.

Однажды в котельную вместе с будущим юристом Быстровым заявился смуглый брюнет с темными восточными глазами и задумчиво-холодным выражением довольно привлекательного лица.

— Володя Пуданов, — представил его Быстров. — Мой коллега.

— Адвокат? Прокурор? — поинтересовался Коля Парфентьев.

— Адвокат, — ответил Володя, сдернул кепку и присел на ящик из-под пива.

— Сыграешь? — спросил Парфентьев.

— За этим и пришел.

Через полтора часа за столом остались Игорь и Володя. Остальные, вывернув карманы и убедившись в своей полной неплатежеспособности, превратились в наблюдателей. Володя послал Быстрова за водкой и предложил партнеру увеличить ставку вдвое. Игорь согласился. Володя кивнул, вытащил из внутреннего кармана пиджака новенькую колоду, с хрустом распечатал ее и протянул Игорю.

— Сдавай.

Первые две партии Игорь выиграл, а затем… В памяти остались только стремительно мелькающие при сдаче карты в руках партнера и его холодное, непроницаемое лицо. В общем, когда вернулся с двумя бутылками водки Быстров, Игорь был пустой, как барабан, и мрачный, как грозовая туча.

— Не расстраивайся, — сказал Володя, когда они, выпив по стакану, вышли на улицу и направились в сторону Эрмитажа.

— Чего расстраиваться, — пожал плечами Игорь. — Сегодня проиграл, завтра выиграл…

— Все верно. — Володя закурил. — А давно играешь?

— Года четыре.

— А чем занимаешься?

— Изучаю марксизм-ленинизм.

— Где?

— В экономическом.

— Значит, ты на втором курсе. Это хорошо, — подвел итог Володя. — А рубашку быстро срисовываешь?

Вопрос застал Игоря врасплох. Он остановился и растерянно захлопал ресницами.

— Все зависит от степени изношенности колоды, — наконец выдавил он из себя.

— Выпиваешь часто?

Игорь отрицательно покачал головой.

— Я не люблю водку.

— Это хорошо, — кивнул Володя. — А играть любишь?

Наверное, Игорь по натуре был игроком, ибо заданный вопрос не вызвал в его душе ничего, кроме недоумения.

— А разве я плохо играю? — спросил он.

Володя сдвинул на затылок кепку и весело рассмеялся.

— Как говорил товарищ Ленин, тебе надо учиться, учиться и учиться. Согласен?

Через полгода Добровольский стал профессиональным игроком, и, когда наступили летние каникулы, он, сказав матери, что едет со студенческой строительной бригадой на Север, отправился вместе с Володей Пудановым по кличке Сова на первые в своей жизни «гастроли».

Через два года — это случилось после окончания четвертого курса — Добровольский спалился в поезде дальнего следования Варшава — Брест — Москва, когда они вместе с Пудановым потрошили офицеров, которые возвращались домой после службы за границей.

Звонок телефона заставил Добровольского вскочить с кровати. Он тряхнул головой, прогоняя остатки воспоминаний, и взял трубку.

— Слушаю.

— Игорь Николаевич?

— Да.

— Скоков беспокоит. К вам сейчас подъедет мой сотрудник Виктор Андреевич Красин. Передайте ему, пожалуйста, все документы, которые касаются обмена квартиры, то есть ордер, если таковой имеется, всякие там выписки из РЭУ, паспорт Екатерины Васильевны и так далее. Вы меня поняли?

— Прекрасно. А зачем они вам нужны?

— Проверить их подлинность, — довольно холодно пояснил Скоков. — А заодно и благонадежность людей, которые их оформляли. Еще вопросы есть?

— Есть. Красин…

— Да, это твой следователь, — прервал его Скоков. — И он на тебя немного обижен.

— За что?

— Ты был тогда с ним не очень-то откровенен, так что постарайся исправить свою ошибочку.

— Вы хотите, чтобы мы подружились? — спросил Добровольский. В его голосе чувствовалась явная насмешка.

— Я хочу, чтобы ты говорил правду, а он тебе — верил.

— Семен Тимофеевич, кладу руку на сердце — оно мне заменяет Библию — и обещаю, что буду говорить правду, правду и только правду!

Скоков весело хмыкнул.

— «Какой великий актер погибает!»

— Вы в этом уверены?

— Да. После Нерона ты — второй. Всего доброго!

Добровольский положил трубку и попытался вспомнить, чего на следствии добивался Красин, и чем это он его рассердил. И вспомнил. Молодому следователю требовалось доказать, что Добровольский и Пуданов знакомы не один день, что они друзья, а потому их действия есть сговор и сообщество. И выбросил на стол несколько фотографий — Пуданов и Добровольский пьют пиво, пожимают друг другу руки, прогуливаются по платформе, — докажи, мол, обратное. Но Добровольский твердо стоял на своем: встречи с Пудановым — чистая случайность. А фотографии… Да, пиво пили, потому что стояла адская жара и обоих замучила жажда, руки пожали, чтобы закрепить знакомство, а познакомившись, пошли вместе прогуляться