поисков, что его выслеживают полиция и тайные агенты, филеры. Он понимал: дьявольски трудно избежать ареста, в любую минуту на улице или дома его могут схватить, — но осознание опасности порождало в нем не страх, не бездеятельность и уныние, а отвагу и решимость, презрение к угрозе ареста. Некоторые считали такое поведение Кравчинского позерством, сначала за спиною, а потом и открыто называли его мальчишкой, — Сергей же преспокойно делал свое.

Как-то возвращаясь из Петровской академии, где он встречался с руководителем тамошнего кружка Михаилом Фроленко, Кравчинский инстинктивно почувствовал, что за ним следят. Человек в черном пальто и глубоко сидевшей на его голове шляпе такого же цвета, с саквояжем, который обычно носят врачи, вошел с ним в конку еще на окраине Москвы, и всю дорогу Сергей время от времени ловил на себе его внимательный взгляд. В том, что этот взгляд не случайный и человек в черном также не обычный попутчик, он лишний раз убедился, когда сделал вид, что хочет выйти на следующей остановке. Агент обеспокоенно засуетился, начал пробираться к двери, но поскольку Сергей не вышел, филер тоже остался в конке. Теперь они стояли совсем близко, почти рядом, имея возможность хорошо рассмотреть друг друга. Шпик был старше Сергея лет на десять, крепкого телосложения, видно, хорошо натренированный в своем деле; он старался держаться, однако, простачком, таким себе заурядным человеком, совершенно далеким от каких-либо заговоров, выслеживаний, неожиданных стычек. «Как же от тебя избавиться? — соображал Сергей. — Узнал или что-то заподозрил?» Кравчинский понимал, что нерешительность, колебания, чрезмерная осмотрительность в такой ситуации узнаются агентами безошибочно. Многих товарищей, например, выдали частые оглядывания на улице. Опытный филер, заметив подобное, настораживается, и попробуй тогда ускользнуть от преследования.

Тем временем они приближались к Страстному монастырю, где Сергею действительно надо было выходить. «Если он, — думал Кравчинский о шпике, — ведет меня оттуда, где я садился, когда ехал на Петровку, то я должен сойти здесь. Если же нет, то все равно, на какой станции от него отделаться». Пассажиры толпились возле двери, готовились к выходу, а он так и стоял неподвижно, внешне равнодушный. Кажется, кто-то спросил его, не выходит ли, и он молча посторонился, дав место впереди себя, кто-то толкнул его ненароком, на что он вовсе не отреагировал...

Конка замедлила ход, остановилась. Несколько пассажиров сошли на заснеженный тротуар. Вслед за ними стремительно вышел и Кравчинский. Вещей у него не было, и он, подняв воротник казенной, железнодорожного ведомства, шинели, сунув в карманы руки, быстро пошел по тротуару. Вечерело, мороз крепчал, по улице гулял порывистый ветер. Кравчинский ускорил шаг. Позади и впереди него шли прохожие, и трудно было определить, преследуют его или нет. Чтобы убедиться, Сергей свернул в аптеку и оттуда через витрину оглядел улицу. Так и есть! Филер в черном, раскуривая папиросу, стоял у двери. Ясно, за ним следят. Опасность буквально за плечами. Давно ли? И откуда? От Петровки или ранее, еще по дороге туда? Хотя... но их инструкции один и тот же агент не должен долго вести преследование, филеры время от времени должны меняться, «передавать» свою жертву — до тех пор, пока ее не накроют, не схватят. Этот же тянется за ним черт знает откуда. И никак не отрывается, не «перепоручает» другому. Значит, взял «на глаз» совсем недавно. «Что ж, тем лучше, — думал Сергей. — И тем скорее надо от него отделаться. Не вести же его до самого дома».

Купив какую-то мелочь, Кравчинский спокойно вышел из аптеки, миновал агента, отвернувшегося на мгновенье, затем быстро юркнул за угол, в переулок. Впереди, шагах в пятидесяти, стояли извозчичьи сани, сам извозчик, видимо высадивший только что пассажира, уже подбирал вожжи. Что-то словно подхлестнуло Сергея, он почти пробежал это расстояние и вскочил на подножку, когда они тронулись. Успел заметить, как на углу заметалась черная фигура шпика. «Дудки, господин филер, — торжествовал Сергей, — мы ведь не лыком шиты». На одной из улиц Кравчинский пересел в другие сани и, покружив немного по улицам, помчался на квартиру Олимпиады.

У Олимпиады Григорьевны, как всегда, было шумно. За длинным столом, стоявшим посреди гостиной, сидело человек пятнадцать знакомых и незнакомых молодых людей. Таня Лебедева, студент Сашко Лукашевич, Леонид Шишко, Наталья Армфельдт, дочь недавно умершего профессора, выделявшаяся своим гигантским ростом и необычайно красивым лицом, здесь же были Морозов и Клеменц.

Клеменц также проживал по фиктивному паспорту под вымышленной фамилией Ельцинского. Полгода тому назад он с подложными документами на имя инженера-геолога капитана Штурма поехал в Карелию, в Пудож, где отбывал ссылку нечаевец Тельсиев. Своими учеными затеями и разговорами инженер-геолог вскружил голову местному начальству и, прихватив с собою, якобы для работы, ссыльного, благополучно возвратился в Петербург.

Дмитрий носил засаленную фуражку, ходил в черном кафтанчике, в густо смазанных дегтем сапогах — плод этакого симбирского мастерового. Сейчас он сидел в синих полосатых брюках, в темном, с начищенными до блеска медными пуговицами жилете, из-под которого выглядывала пестрая — навыпуск — сорочка. Небольшая бородка, редкие, прямые волосы, подстриженные по-мужицки в скобу, обрамляли его лицо.

Дмитрий Клеменц

Друзья ужинали. Посреди стола, на скатерти, лежал нарезанный толстыми ломтями черный хлеб, в полумисках — огурцы в подсолнечном масле, колбаса, сыр.

Олимпиада предложила Сергею сесть рядом, между нею и Шишко.

— Как тут у вас, тихо? — спросил, усаживаясь, Кравчинский.

— Слава богу, — смиренно ответил Клеменц. — Все, как видишь, на месте. При деле. — Голос у него скрипучий, тон рассудительный, как и подобает солидному человеку.

— А я только что оторвался от шпика.

— От шпика? — с тревогой спросила Лебедева. — И долго он тебя преследовал?

— От Петровки, а может, и раньше.

— Как же ты ушел? Расскажи.

— Так и ушел.

— Да как же, как?

— Сначала на одних санях, потом пересел на другие...

— Как это все легко и просто! — сердилась Таня. — Слова из тебя клещами не вытянешь.

— Не удивительно, если бы он тебя и зацапал, этот шпик, — сказал Шишко. — Ты же наверняка по дороге кого-то агитировал. Я тебя знаю. В Петербурге как-то, — обратился он к присутствующим, — Сергей, видя, что опаздывает на собрание, во весь дух пустился по Литейному.