От этого неосторожного движения Мавра Егоровнанечаянно выпустила шнурки уже совсем было затянутого корсета, и весь ееполучасовой труд по превращению обширной талии императрицы в осиную пропалвтуне.

– А, зар-раза! – пробормотала Елизавета,ловя сваливающийся корсет и с некоторым недоумение озирая свои выпущенные наволю более чем пышные формы. – С чего это я так раздалась?

– Небось раздашься, ежели станешь на масленойнеделе по две дюжины блинков в один присест лопать! – буркнула МарьяБогдановна Головина, вдова адмирала Ивана Михайловича Головина, по прозвищуХлоп-Баба. Марья Богдановна была столь зла, что, совершенно как змея, ядусвоего сдержать не могла. Добросердечная Елизавета ее за это жалела и неслишком-то обижалась – тем паче что насчет блинков сказана была чистая правда.

– Да будет тебе, – беззлобно усмехнуласьимператрица. – Не все коту масленица, придет и Великий пост, а там ни щеймясных, ни буженины, ни кулебяки, ни каши гречневой с топленым маслом... Стануодин квас пить да варенье есть, ну и опять отощаю, что весенняя волчица. Помянимое слово, еще сваливаться с меня корсеты станут!

Графиня Анна Карловна Воронцова, урожденнаяСкавронская, двоюродная сестра Елизаветы по матери, подавила горестный вздох.Она знала истовость императрицы в исполнении церковных обрядов. Стороннемунаблюдателю во время Великого поста могло показаться, что Елизавета всерьезрешилась уморить себя голодом: ей даже случалось падать в обморок во времябогослужений (скоромного-то нельзя, а рыбы она не любила). Приближенныенаперебой подражали ей, и Анна Карловна заранее страдала от предстоящихголодовок.

Ну что ж, почетное звание императрицынойближней дамы и чесальщицы ее пяток (ну да, эта прихоть Елизаветы помогла ей неспать ночами... она ведь помнила, что все предыдущие царствования оканчивались ночнымипереворотами, и страшно боялась за свою участь) давало много привилегий –однако притом налагало на придворных дам многие, порой весьма докучные иутомительные обязанности потворствовать всем причудам государыни. Анна Карловнас некоторой дрожью вспомнила ее недавнюю жуткую затею: как-то раз, не в силахсмыть дурную краску со своих волос, придавшую им неприятный белесый оттенок,императрица просто-напросто велела обрить себе голову. Она пожалела об этомчерез минуту – когда нацепила вороной парик и в очередной раз убедилась, чтоносить это ей противопоказано. Вообразив изящно причесанные головки еепридворных дам и среди них – свою, напоминающую воронье гнездо, Елизаветавскипела – и мигом отдала приказ всем, всем до единой дамам, являвшимся во дворец,в первую очередь своим фрейлинам и ближним дамам, также обриться и нацепитьчерные парики. Боже мой, какой это был ужас, сколько слез пролилось тогда,сколько проклятий вырвалось сквозь стиснутые зубы!

Анна Карловна, едва попавшая благодарязамужеству с Михаилом Воронцовым, близким другом императрицы и участникомдостопамятного переворота, в почетное и труднодостижимое число чесальщицимператрицыных пяток, рвала бы на себе волосы, ежели после вмешательствацирюльника осталось бы, что рвать. Оно конечно, сделавшись чесальщицей, АннаКарловна вмиг попала в разряд таких влиятельных особ, как Мавра Шувалова, МарьяГоловина, Екатерина Шувалова, родная сестра фаворита Ивана Ивановича, и страшноэтим кичилась: ведь все понимали силу словца, вовремя нашептанного среди ночи вушко императрицы, и даже дипломатический корпус заискивал перед чесальщицамигосударыни. Правда, когда пришел приказ от императрицы незамедлительнооблысеть, графиня Воронцова сначала сочла, что это чрезмерно дорогая цена. Нототчас образумилась: уж лучше расстаться с волосами, чем с головой, волосы-товырастут, а голова – навряд ли. К тому же очень кстати стали носить маленькие,едва взбитые прически, да еще прикрывали их нарядными сетками, усыпаннымидрагоценными камнями, поэтому разрушения, причиненные злобной волей взбалмошнойповелительницы, удавалось легко замаскировать. Однако с тех пор Анна Карловнане без страха наблюдала за туалетом императрицы: а ну как вновь той вдарит мочав голову? Вон углядит на своей лилейной щеке малый прыщ – и постановит всемпридворным дамам себе рожи до крови уязвить на том же самом месте! Звучитнелепо, а ведь с нее станется, с императрицы-то! К примеру говоря, намаскарадах, которые соперничают в Елизаветином сердце с богомольями и следуютодин за другим (Елизавета унаследовала от отца страсть к переодеваниям), всеммужчинам велено являться в женских платьях (в юбках с широченными фижмами, скоторыми кавалеры не знали, как управиться!), а женщины должны надевать камзолыфранцузского покроя, короткие штаны и обтягивающие чулки. Делалось сиеисключительно ради того, чтобы Елизавета могла выставить напоказ свои оченьстройные и красивые ножки и лишний раз убедиться в том, что никто из дам неможет соперничать с нею и в этой области!

Так что поститься в компании императрицы – этоеще такая малость...

Однако вот что изумительно: какой постницей нибыла Елизавета, это касалось лишь притеснения себя в чревоугодии. Все жепрочее, и прежде всего любострастие, проходило по другому ведомству, в коепосту как бы и не было доступа. Близкие люди императрицы не могли бы припомнитьслучая, когда бы пост помешал ей слушать итальянских певцов или самой петьвеселые песни с деревенскими девками, гонять по цветущим лугам верхом иликататься в санях со снежных гор, встречаться с «кавалерами» (Елизавета оченьлюбила это галантное, жеманное слово) или, по крайности, призывать к себегадалку и раскидывать на оных кавалеров карты. Иной раз, впрочем, обходилось ибез гадалки. Мудреные словеса про кубки, чаши, монеты и жезлы, про старшие имладшие арканы были для Елизаветы Петровны скучны. Она видела во всех этихимператрицах, папессах, королях, императорах, дамах, отшельниках, пажах,дураках совершенно конкретных людей, общалась с ними, как с живыми, находила уних утешение, и если чем-то ее огорчали карты, то лишь тем, что их было мало,настолько мало, что перечень «кавалеров» императрицыных они не были способныисчерпать, а потому Елизавете приходилось заменять фигуры цифрами, и иногда оназабывала, кто есть кто, путалась в гадании, злилась, когда выпадал не тоткороль, не тот паж, не та дама...

Изысканно раскрашенные картинки, привезенныеиз Парижа, сделанные итальянским художником чуть ли не больше ста лет назад икупленные за большие деньги Семеном Нарышкиным, бывшим Елизаветиным любовником,а потом посланником России во Франции, она берегла как воспоминание о тойбольшой любви, хотя, если честно сказать, была изрядно забывчива. Но этотподарок стал ее истинным спасением в тяжкие минуты одиночества и безысходности,да и теперь, когда она частенько впадала в грусть, ярость, уныние, картыпомогали вернуть прежнее веселье. Она где-то услышала, что еще дед ее, царьАлексей Михайлович, карты, завезенные в Россию поляками, сподвижникамиЛжедмитрия, пытался запретить и даже предписывал с игроками поступать так, «какписано о татях», то есть бить их кнутом и пальцы да руки отрубать.