Г А. Явлинский

А.Ю. Михайлов

А. Г Аганбегян

То, что случилось несколько дней спустя, прозвучало как гром с ясного неба. Горбачев неожиданно заявил, что предпочитает программу правительства. То есть «штопку прорех». По сути, отказался от реформы. Вот как описывал то, что случилось, сам Шаталин: «Мне казалось, что я хорошо понимал реальный расклад сил в стране, в Верховном Совете именно на тот момент, когда мы выходили с нашей программой. Это была пора подъема демократического национального возрождения, вполне благоприятная для проведения радикальных реформ. Верховный Совет хорошо воспринял нашу программу, наша команда шла «на выигрыш», и вдруг случился сбой. У «старшего тренера», как оказалось, были другие планы, и не подчиниться ему я не мог. Это как в «договорной» игре, когда полные сил, верящие в свою победу игроки выходят на поле, получив перед самым матчем установку тренера «отдать игру» (пусть читателя не смущают футбольные метафоры Шаталина, он до конца своих дней оставался почетным председателем «Спартака»),

И еще резче: «Я больше не считаю Президента истинным лидером страны». Конечно, для Шаталина это было жесточайшей личной драмой, от которой он, по-видимому, никогда до ранней своей смерти не оправился. Но начинаю я эту книгу с его драмы все-таки потому, что неразрывно переплелась она с драмой великой страны, которую он, один из умнейших и честнейших ее сыновей, попытался удержать на краю пропасти. «Я абсолютно не понимаю позицию Президента», — писал он в феврале 1991 года. А вы, читатель, понимаете? А кто-нибудь из тех, кому вы доверяете, понимает? Короче, недоумение Шаталина превращается в ключевой вопрос его времени: как мог Горбачев, человек, принесший России свободу, допустить, чтобы любимое его детище, Перестройка, обернулась, по выражению А. А. Зиновьева, «Катастройкой»?

Попытки объяснения

Попыток объяснения было немало. Сам «старший тренер», приказавший Шаталину «отдать» практически уже выигранную игру, объяснял свой приказ так: «правительственная программа исходит не только из экономического союза республик, но также из сохранения союзного государства с регулирующими функциями», тогда как «программа «500 дней» фактически исходит из перспективы прекращения СССР как единого государства». Горбачев забыл добавить, что правительственная программа исходила из фантома, а «500 дней»-из реальности конца 1990 года. А в реальности СССР «с регулирующими функциями» (советской империи в другой интерпретации) просто больше не существовало.

Ну что, спрашивается, могло «регулировать» имперское правительство в прибалтийских республиках, которые уже объявили, о своей независимости, Литва даже юридически? Или в Украине, которая тоже готовилась к референдуму о независимости от СССР, и все опросы неизменно свидетельствовали, что, по меньшей мере, 90 % населения проголосует за независимость? Или в Армении и Азербайджане, которые открыто воевали из-за Карабаха? Или в Ферганской долине, где резали друг друга узбеки и киргизы? Или в Приднестровье, воевавшем с применением артиллерии с Молдовой? Большевики справились с распадом империи. Ценой большой крови и гражданской войны. А все, что мог сделать Горбачев, это уговорить Джорджа Буша выступить в Киеве с речью, убеждая украинцев не отделяться. Тому и по сей день поминают в Америке этот нелепый сЫскеп К1еу зреесй.

Единственное, что реально еще было возможно, чтобы спасти хоть призрачную видимость единства общесоветского пространства, это нечто вроде того, что пытается сейчас воскресить Путин под именем Евразийского экономического союза. Но ведь именно такой «экономический союз абсолютно суверенных государств» и предлагала программа «500 дней» (я цитирую Шаталина). И Горбачев как гроссмейстер политической интриги, играющий одновременно на многих досках, не мог не держать про запас и этот вариант. Более того, его-то, «Союз суверенных государств» (ССР), практически скопированный с шаталинской программы, сам же он и предложил несколько месяцев спустя (его, собственно, и предстояло утверждать 20 августа 1991 года).

Другое дело, что было поздно. Заигрался. «Осетрина второй свежести», окружавшая Горбачева после отстранения шаталинской команды, взбунтовалась и ввела в Москву танки. Но это уже другая история. Здесь волнует нас лишь одно: если не догма о «регулирующих функциях», от которой Горбачев и сам очень скоро отказался, послужила на самом деле основанием его приказа Шаталину «отдать игру», то что?

Может быть, испугала Горбачева бешеная пропаганда реваншистской, национал-патриотической оппозиции, нещадно эксплуатировавшая тотальный дефицит продовольствия и предметов первой необходимости, создавая первое из роковых тождеств, погубивших впоследствии российскую революцию 1991 года: «свобода = тотальному дефициту»? Но ведь программа «500 дней» как раз и предлагала Горбачеву основу для контратаки. С ней он мог бы сказать народу: «Да, Перестройка породила дефицит, но она его и убьет. Совсем еще недолго ждать». А без «500 дней» остался он и вовсе с пустыми руками: последний огонек надежды угас. Да что там-угас, своими руками он его погасил. Почему?

Совпадения?

Устраивают вас, читатель, эти объяснения? Вот и меня не устроили. В конце концов, Горбачев, не убоявшись никакой пропаганды, последовательно и бесстрашно демонтировал инфраструктуру «холодной войны»: отпустил на волю Восточную Европу, согласился на снос Берлинской стены и на воссоединение Германии, даже на отмену 6 статьи брежневской Конституции, создал шаталинскую команду для радикальной реформы советской экономики — и вдруг на последнем шаге отступил, капитулировал. Перед кем? Перед чем?

В. А. Ачалов   Д. Т. Язов

Догадка пришла вдруг. 8 сентября 1990 года, т. е. как раз в дни, когда решалась судьба программы «500 дней», генерал-полковник Ачалов, командующий военно-десантными войсками, приказал командирам Тульской, Псковской, Белгородской, Каунасской и Кировабадской воздушно-десантных дивизий выдвинуться к Москве в состоянии полной боевой готовности, Рязанская воздушно-десантная дивизия была введена в столицу. И даже персонал гостиницы «Россия», где проживали иногородние депутаты Верховного Совета и сотрудники администрации Президента РСФСР, внезапно поменялся, исчезли горничные и коридорные, вместо них появились бравые прапорщики в военной форме. И маршал Язов, министр обороны, не смог объяснить смысл всего этого на сессии Верховного совета. Лепетал несуразицу, будто элитные части в полной боевой готовности маневрировали в окрестностях столицы… для помощи колхозникам в уборке картофеля. Для сомневающихся Ачалов добавлял, что рязанцы готовились к ноябрьскому военному параду (в начале сентября? В гостинице «Россия»?)

И едва успел я сопоставить даты, читаю в «Развилках новейшей истории России» Е.Т. Гайдара (2011), что именно в результате этого странного передвижения войск «Горбачев отказался от поддержки экономических реформ (курсив автора — А. Я.). После этого крах советской экономики стал неизбежен».

Просто мимолетное замечание, ни подробностей, ни комментариев. Но вспыхнул фейерверк вопросов. Какая связь между