Конечно, некоторые подозрения вызывают его уж слишком тесные отношения с Раймундом Шлютером (который, кстати сказать, покорно последовал за своим другом из Мюнхена в Бонн). Такого рода аффектированная привязанность друг к другу молодых людей была нередким явлением в Германии (как, впрочем, и в Англии) конца XIX — начала XX века, и это, несомненно, связано со строгим общественным табу на ранние половые связи с противоположным полом. Однако этот латентный гомосексуализм чаще всего сублимировался в религиозное рвение, не более того. Как друзья справлялись с естественными желаниями и потребностями, свойственными ранней юности, на этот счет можно только строить предположения.

Период сразу после окончания университета был для Аденауэра полон особых переживаний и фрустраций. Возвращение в родительский дом без гроша в кармане, полная зависимость от отца, которого он уже намного перерос и по культурному уровню, и по знанию современного мира, — это была глубокая психологическая травма для молодого человека. Она объясняет и его неожиданное увлечение модным религиозным течением, что в глазах родителей, правоверных католиков, не могло восприниматься иначе, как опасная ересь. Это привело к первому серьезному конфликту в семье Аденауэров.

Вскоре после сдачи экзамена на звание младшего советника юстиции я пережил религиозный кризис» — это все, что сказано самим Аденауэром но поводу одного из самых загадочных эпизодов его ранней биографии. Говорится это мимоходом, как о чем-то, не заслуживающем особого внимания: мол, каждый в молодости склонен подвергать сомнению мудрость отцов. На самом деле характер и причины аденауэровского «мятежа» имели более глубокую основу, тесно связанную со спецификой того времени.

Католицизм родителей Аденауэра был слепым и нерассуждающим: Господь являет себя в виде Святого духа, воплощаясь в учении церкви, все, что сверх того, — от лукавого. Ватиканский собор 1871 года с его догматом о непогрешимости паны расколол церковь, породив сомнения относительно соответствия этого новшества каноническому праву; эти сомнения получили особое распространение среди католиков Северной Европы.

Третий отпрыск семьи Аденауэров явно разделял эти сомнения, усиливавшиеся вдобавок знакомством с достижениями современной науки. Чарлз Дарвин незадолго до этого выдвинул теорию эволюции, его немецкий последователь Эрнст Геккель сформулировал ее еще в более резкой и бескомпромиссной форме. Столкновение модерна и традиции, вероятно, получило в семье Аденауэров особую остроту ввиду того факта, что старший брат Конрада, Ганс, как раз в это время готовился стать священником.

Очевидно, ни ему, ни родителям никак не импонировало то, что младший Аденауэр нашел себе пророка в лице Карла Хильти — протестантского теолога, последователя Цвингли. Выходец из швейцарского кантона Сент-Галлен (он родился там в 1833 году), Хильти получил образование в Париже и Лондоне и сделал неплохую карьеру как юрист и политик: профессор права Бернского университета, депутат Национального совета (швейцарского парламента), главный аудитор швейцарской армии и, наконец, первый представитель Швейцарии в Международном арбитражном суде в Гааге. Международную известность он получил, однако, как автор двух книг, посвященных проблемам практического приложения заповедей христианства к повседневной жизненной практике. Эти две книги — «Счастье» и «Что такое вера?» — произвели на молодого Аденауэра, судя но всему, сильнейшее впечатление; испещренные пометками и подчеркиваниями, они всегда были при нем, вплоть до глубокой старости.

Разумеется, ныне заповеди Хильти звучат несколько тривиально, если не сказать — наивно. Он восхваляет «искусство организации труда»; цель жизни в его понимании заключается не в поиске удовольствий, а в том, чтобы сделать ее «продуктивной». Нетрудно заметить заимствования из философии стоиков (разумеется, в христианском обрамлении): выбор идеального героя для подражания, лаконизм речи (ровно столько слов, сколько необходимо — не больше), презрение к роскоши, половое воздержание вне уз брака. Несколько странно звучит рекомендация: «Вступая в разговор, подумай, как вели бы себя в данной ситуации Сократ или Зенон».

Как ни странно, «Счастье» — три солидных тома — стало чуть ли не бестселлером на рубеже веков; к 1910 году было распродано ни много ни мало — сто тысяч экземпляров. Одним из самых первых читателей — и почитателей — этого шедевра стал и Конрад Аденауэр. Его рукой подчеркнуты такие, например, афоризмы: «Надо ненавидеть не людей, а явления», «Оставайтесь холодными, если кто-то хочет вас унизить», «Неудача — неизбежный спутник жизни», «Поставьте себе цель и не отклоняйтесь от нее». Особенно жирно выделена фраза: «Не бойтесь одиночества — это необходимая предпосылка для безмятежного духовного развития и счастья».

Все эти этические заповеди, разумеется, вполне соответствовали аскетическому настрою, характерному для семьи Аденауэров, но все же они скорее носили отпечаток протестантизма. Конрад оставался верным внешней стороне католицизма: он регулярно посещал мессы, постился в положенные сроки, ходил на исповеди, и все же… «Он в глубине души — протестант» — так отзывались уже об Аденауэре-канцлере те, кто его хорошо знал[5]. Наверное, здесь есть зерно истины.

Были и другие причины для трений и конфликтов в семье, не последнее место среди них занимала финансовая зависимость Аденауэра-младшего от отца. В мае 1897 года он начал рассчитанную на четыре года стажировку, после которой мог держать экзамен на звание «асессора». Однако предварительно ему пришлось испросить у отца письменное обязательство предоставить ему на эти четыре года «содержание, соответствующее его положению». Процедура была довольно унизительная; слава Богу, к тому времени старшие дети уже закончили образование, и финансовая нагрузка на главу семьи ослабла; в конечном счете соответствующий документ был подписан и принят властями.

1 июня 1897 года на заседании Кёльнского суда по гражданским делам Аденауэр принял торжественную присягу на верность «его королевскому величеству, королю Пруссии». Текст присяги включал в себя обязательство добросовестно исполнять свои служебные обязанности и хранить верность конституции, он заканчивался традиционной формулой «И да поможет мне Бог». Это был торжественный момент, и Конрад наверняка отнесся к нему со всей серьезностью. Компромисс между католической верой и лояльностью к протестантскому государству получил юридическое оформление.

Служебная карьера Аденауэра началась с весьма скучной рутины. Стажер был прикреплен к окружному суду в городке Бенсберг, который был расположен в лесах Кенигсферста, километрах в пятнадцати к востоку от Кёльна. Единственной достопримечательностью была гостиница (кстати, единственная в городке), названная по именам героев братьев Гримм — «Хензель и Грета». Каждое утро, кроме воскресений, Конрад пересекал Рейн и, минуя пригороды Кёльна, Дейц и Кальк, поднимался в гору, на противоположном склоне которой и приютился Бенсберг. В крохотном зале суда он занимал место рядом с председателем, выполняя разные его поручения. К вечеру он совершал тот же маршрут в обратном направлении. Так повторялось день за днем на протяжении девяти месяцев.