— Ну, хорошо, — пробормотал он с таким видом, что я сразу поняла, не так уж ему и хорошо. И мой скромный литературный экзерсис его не порадовал. Ну и ладно. В конце концов, любой гений может сделать ссылку на некоторую невосприимчивость к высокой эстетике случайно попавшейся на его пути публики. Халивин продолжил: — Я тут решил, что расследовать отсюда вам будет неудобно.

Я немного напряглась. А вдруг он решит, что мне «удобнее будет расследовать» из Бутырки?

— Вы имеете в виду, что я смогу вернуться домой? — осторожно спросила я.

— Оттуда тоже, — мрачно сверкнул он на меня очами, — вокруг наши враги, Таня. Я думаю, что вам будет безопаснее в моей квартире.

Конечно, можно было возразить, что его враги вовсе не обязательно являются и моими. И поэтому вряд ли я им понадоблюсь. Но говорить с Халивиным было бесполезно. С таким же успехом я могла бы попробовать воздействовать на сознание фонарного столба.

— Вам все понятно?

Он смотрел на меня. Вернее, он смотрел в меня, пытаясь проникнуть в мое сознание и переставить там все так, как его душеньке будет угодно. Меня сей факт совершенно не радовал. Более того, он меня до невыносимости раздражал.

— Вас это действительно интересует? — спросила я.

— Конечно.

— Мне ничего не понятно. Начнем с того, что я так и не поняла, что мне надо искать. Золото партии?

— Дискету.

— Да… Вы так многословны, что остается только удивляться, как я в вашем словесном потоке успеваю ухватить мысль… Господин Халивин, дискеты бывают разные. На вашей дискете есть хоть какие-то пометки? Или вам принести все, которые мне встретятся?

— На моей дискете есть пометка «Секретные материалы», — признался он.

— Ах, вот как! — насмешливо протянула я. — Оказывается, вы и есть знаменитый Фокс Малдер. А эта ваша соратница действительно очень похожа на Скалли. Прелесть какая! И кого мы ловим?

— Таня!

Он немного наклонился вперед, грозя обрушить стол тяжестью своего торса.

— Я бы попросил вас относиться к моему делу серьезнее. От этого зависит…

— Судьба народа, — перебила я его. — Да что там народа. Судьба мира…

Халивин развел руками, жестом показывая, что мое легкомыслие является для него непобеждаемым кошмаром.

— Мы поговорим с вами обо всем позже. Сначала попробуйте все-таки прояснить ситуацию. Вам поможет моя жена. Я надеюсь, что она вспомнит всех, кто был в квартире в тот день, когда дискета исчезла. Теперь все?

— Нет, — проговорила я, пытаясь использовать еще один шанс вырваться.

— Что еще?

— Я не могу заниматься расследованием без своих магических костей.

— Вы заедете домой вместе с Ириной и заберете их, — кивнул он. — Хотя странно, Таня. Вы такая современная девушка…

— Я? Да что вы! — воскликнула я. — Моей истинной страстью является эпоха Нерона. Вот еще Диоклетиан был неплохой парнишка…

Про Нерона он слыхал. А Диоклетиан вышиб у него из-под ног почву.

— Зря вы посмеиваетесь, Таня, — усмехнулся он. — Сами ведь знаете поговорку. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

— Вы мне угрожаете? — обрадовалась я.

— Нет, что вы… Я вас предупреждаю.

Он нажал на кнопку селектора. В дверях возникла верная и немногословная Ирина.

— Отвезите ее ко мне, — приказал он. — Сначала заедете к ней домой, заберете вещи. Пусть переоденется, а то Люда испугается… Проследи, чтобы не подходила к телефону и не брала оружия. Все.

— Нет, — мрачно сообщила я, — не все. Где мой кетчуп?

Надеюсь, что мой вид не внушал моим спутникам приятных ощущений. Во всяком случае, я прилагала массу усилий, чтобы придать своему очаровательному личику самое мрачное из моих выражений. Прижав к груди бутылку с кетчупом, я всем своим видом старательно показывала, что эти «защитники трудового народа» мне отвратительны. Они не дождутся моего голоса на своих проклятых выборах, даже если… Впрочем, никаких «если» и быть не могло. Если они уже сейчас так вольничают с моими правами, то чего же, скажите, ждать от них дальше?

Ирина крутила ручку радиоприемника, чем ужасно удивила меня. Я и не подозревала, что она любит легкую музыку. Судя по ее физиономии, я скорее бы заподозрила ее в любви к духовому оркестру, исполняющему марши.

Она очень долго крутила эту проклятую ручку, пытаясь найти нечто, отвечающее ее эстетическим воззрениям. Но, как назло, радиостанции пока не подчинялись ее вкусам. И передавали музыку «проклятых капиталистов». Наконец она услышала родные напевы и удовлетворенно хмыкнула. «Этих не расстреляет», — догадалась я. Песня была мрачная, но Ирина радостно сверкала глазами, подпевая неизвестной мне певице: «У тебя СПИД, и, значит, мы умрем».

«Ну и ну, — подумала я, оглядывая ее с интересом. — Ничто человеческое, оказывается, нам не чуждо. Даже немного обидно. Я-то думала, что мне посчастливилось попасть на Олимп!»

На этот раз мне не завязали глаза, и я поняла, что бункер Халивина находится в глухом подполье, то бишь километрах в пятнадцати от города. Более того, Халивин умудрился найти довольно безлюдное место. Пейзаж вокруг был мрачным, будто сама природа старалась вести себя тише, чтобы, не дай бог, не нарушить покой «радетелей отечества». А может быть, природе просто было тоскливо находиться в их обществе. Примерно такое же состояние было и у меня. Мне от всего этого, честно говоря, хотелось зачахнуть или, напротив, превратившись в огромную тучу, пролиться дождем. С градом. Радиоактивным. Прямо на халивинскую лысину, когда он невзначай покинет бункер. Или испортить прическу Ирине? Я посмотрела на ее аккуратную, волосочек к волосочку, стрижечку и решила, что это тоже было бы неплохо. Картина, возникшая в моем воображении, радовала глаз. Ирина, намокшая, словно курица, смотрелась так восхитительно, что я не сдержалась от счастливого вздоха. На голову охранника Леши я бы предпочла упасть в виде бомбы или крылатой ракеты. Поскольку этот тип с крайне злобными глазами отчего-то меня раздражал. Я долго и честно пыталась найти оправдание его негативному отношению к совершенно незнакомому человеку, оказавшемуся в его обществе совсем не по своей милости, и не смогла. Поэтому мы ему оставляем самую ужасную кончину. Таня-бомба падает ему на голову — и нету Леши! Будет знать, как вести себя с женщинами…

Я сидела, по-идиотски улыбаясь и продолжая прижимать к себе мой странный талисман. Сейчас я увижу Тарасов, успокаивала я себя. Там я подниму боевую тревогу и постараюсь удрать. Главное — туда попасть. Дома и стены помогают.

Мы въехали в город. Знаете, какое это дурацкое состояние — смотреть в окно автомобиля, видеть мирных горожан, шествующих мимо с сумками или просто болтающих друг с другом? В принципе, если бы я ехала на своем авто, у меня не было бы такого острого желания зарыдать от этих картин. Но сейчас я была вроде как арестована. И мой затылок напряженно сверлили Лешины глаза — а вы знаете, что это такое, когда ты по неизвестной тебе самому причине выбран на роль «классового врага»? При всем этом меня еще считают обязанной оказать им услугу. Найти то, не знаю что, не знаю где, и, что самое главное, — не знаю зачем.