Вакантных мест в «Комеди Франсез» не оказалось. Сюзанну записали и попросили подождать, а пока она ждала, ее взяли в «Фоли-Бержер», где ее голос, грация, а главное, ее высокая, идеальной формы грудь были немедленно замечены и оценены по достоинству. Болезнь, превратившаяся в основное и единственное занятие ее матери, и бесконечная учеба брата, прерванная только роковой мотоциклетной аварией, заставили Сюзанну пожертвовать химерами искусства и большой сцены ради твердого заработка в «Фоли».

Много лет она украшала сцену «Фоли-Бержер», и не только в шеренге длинноногих раздетых танцовщиц. Она и пела, и декламировала. После двадцати лет прогрессировавшей болезни ее мать умерла. Врачи, правда, не нашли ни единого признака того недуга, на который она всю жизнь жаловалась. Сюзанна к этому времени из танцовщиц перешла в балетмейстеры.

Но она очень, очень устала. Ее грудь по-прежнему была высокой, а вот ступни стали плоскими. Жизнь она уже прожила — относительно добродетельную, как и большинство француженок. Молодые американцы мужского пола часто испытывают разочарование, узнав, что у французов довольно строгая — по меркам американского провинциального клуба — мораль.

Сюзанна хотела дать отдых ногам. Потому и отказалась от мирской жизни, о которой знала, пожалуй, чересчур много, и после послушничества приняла постриг под именем сестры Гиацинты, чтобы спокойно, а главное, сидя поразмышлять о жизни.

Удивительное спокойствие и набожность сестры Гиацинты превратили ее в украшение ордена, а специфический опыт и прошлое сделали ее на редкость терпимой и полезной собеседницей для молодых сестер с их проблемами.

Все годы в обеих своих жизнях она поддерживала контакт со старой школьной подругой Мари. Даже между визитами друг к другу они продолжали обмениваться длинными скучными письмами, заполненными жалобами на жизнь и кулинарными рецептами. Мари по-прежнему восхищалась своей талантливой подругой, которая ныне сподобилась святости. Так что Мари, само собой, решила обратиться к ней за советом по поводу камеры.

В маленькой, уютной монастырской приемной Мари сказала:

— Я просто не знаю, что и делать. Месье — образец благоразумия почти во всем. Но как только дело доходит до этих несчастных звезд, наши деньги тают на глазах.

Сестра Гиацинта усмехнулась и вежливо спросила:

— Почему бы тебе не поколотить месье?

— Что-что?.. A-а, ты шутишь. Уверяю тебя, это очень серьезно. Бондарная в Осере…

— Мари, у вас на столе есть еда? За квартиру вы платите исправно? Вам не отключают электричество?

— Это вопрос принципа. Это прецедент, — обиженно возразила Мари.

— Дорогая, — сказала монахиня, — ты приехала ко мне за советом или пожаловаться?

— Конечно за советом. Я никогда не жалуюсь.

— Конечно нет, — согласилась сестра Гиацинта и добавила: — Многие приходят за советом, хотя мало кто в советах нуждается и вообще никто им не следует. Но один совет я тебе дать могу.

— Буду очень благодарна, — отозвалась Мари холодно.

— В своей жизни я встречала много мужчин. И могу сказать кое-что о них в целом. Первое: мужчины как дети. Иногда — испорченные дети.

— Полностью с тобой согласна.

— Если они все-таки вырастают — от них никакого проку, мужчины всегда либо дети, либо старики. Но в их детской безответственности и сумасбродстве иногда сквозит величие. Пойми: мне хорошо известно, что большинство женщин умнее мужчин, но женщины смотрят на вещи трезво — и очень редко достигают величия. Иногда я скучаю по своему прошлому. Я привыкла к несуразности и глупости мужчин. Это так разнообразило жизнь.

— Он открыл комету, — сказала Мари, — Академия вынесла ему благодарность. Но камера… это уж слишком.

— Скажи, тебе в самом деле нужен совет?

— Конечно.

— Тогда скажи ему, чтобы он купил камеру. Настаивай на этом.

— Но ведь я была против. Он перестанет меня уважать. Я потеряю лицо!

— Наоборот, — возразила сестра Гиацинта. — Если ты будешь настаивать, он сам не захочет расставаться с деньгами. И наверняка, вместо того, чтобы воевать с тобой, взглянет на вещи трезво. Мужчины — странные существа.

— Я привезла тебе носовые платки, — сказала Мари.

— Какая прелесть! Мари, у тебя золотые руки! А какие нужно иметь глаза, чтобы вышить такой узор!

— У меня всегда было хорошее зрение, — ответила Мари.

Когда мадам вернулась в дом номер один по авеню де Мариньи, она обнаружила, что большие двойные двери гостиной распахнуты настежь, а муж ковыряется маленькими блестящими инструментами в своем телескопе.

— Я все обдумала, — сказала мадам, — и мне кажется, ты должен купить камеру.

— Что-о? — переспросил месье.

— А почему бы и нет? Тогда тебя наверняка изберут в Академию.

— Ты очень добра, — сказал месье. — Но я тоже все обдумал и решил. Прежде всего — самое необходимое. Пока я обойдусь тем, что у меня есть.

— Умоляю тебя.

— Нет, — ответил он.

— Я приказываю!

— Дорогая, не забывай, кто глава семьи. Мы не в Америке. Не хватало еще, чтобы куры кукарекали.

— Прости, — сказала Мари.

— Пустяки, мадам. А сейчас я должен приготовиться к ночи. Метеорный поток продолжается, дорогая. Звездам нет дела до наших проблем.

Сверху донесся грохот и лязг. Месье Эристаль задумчиво посмотрел наверх.

— Не знал, что Клотильда дома.

— Это медный столик в коридоре. Клотильда говорит, он все время на нее налетает. Надо бы его переставить.

— Пожалуйста, Мари, не пускай Клотильду на террасу. А то на бедняжку налетит мой телескоп.

Спустившись по лестнице, Клотильда величаво вплыла в гостиную. Платье едва не лопалось на ее пышных формах. С плеч свисала крошечная шкурка какого-то несчастного зверька, отчаянно вцепившегося в собственный хвост.

— Дорогая, ты уходишь? — спросила мадам.

— Йес, мама. У меня кинопробы.

— Опять?

— С режиссером не поспоришь, — ответила Клотильда.

Месье поспешил заслонить собой телескоп. Но дочь благополучно проследовала мимо двери на террасу, разве только споткнулась о порог.

— Так значит, у тебя уже есть режиссер? — спросил месье.

— Само собой. Он подбирает актеров для фильма по роману «Принцесса-голодранка». Там девочка-сирота, и…

— И выясняется, что она — принцесса. Типично американский роман.

— Ты что, читал его?

— Нет, дорогая. Но я знаю.

— А откуда ты знаешь, что он американский?

— Преувеличенный интерес к принцессам — характерная черта американцев. Вдобавок они всегда были неравнодушны к сказке про Золушку.