— Я знаю.

Они раскрыли передо мной двери в лучший из миров, а неблагодарная чужестранка высмеивала их мировоззрение.

В песочнице они поучали своих отпрысков:

— Это не твое ведерко, верни его. Играй со своим ведерком, я же тебе его купила.

Стоило ребенку прижать ведерко к груди, как сразу слышалась похвала:

— Молодец, учится отличать свое от чужого.

Я научилась бороться с эгоизмом, делиться, всегда быть готовой помочь другим, вникать в чужие проблемы, считать чужое горе своим. Но здесь, стоило мне вмешаться в чужие дела, и я встречала не понимание, а отпор:

— Не твое дело, тебя не касается.

— Все, что происходит, касается и меня.

Тут я получала странный ответ:

— Наслаждайся своей жизнью.

Как же дико это звучало! Никакие блага не могли превзойти по важности героическую борьбу за общее благо человечества. Как мелочно было бы посвящать себя обустройству личной жизни! Забиваться в свой домик мне не хотелось, я готовилась к великим делам. Что в нашей диктатуре было постыдным, подсудным преступлением, вдруг превращалось в достижение демократии.

— Я индивидуалист, я не такой, как все, — говорила в один голос вся страна.

Я тоже отличалась от них, но по-другому: я упала с луны. У нас все было доступно, даже двери общественных туалетов — и те не закрывались. Мы были единым неделимым организмом. И меня от него ампутировали. Маленький пальчик замер в космической невесомости. Когда я принималась говорить о наболевшем, мне давали понять, что лишь я виновата в своей неуживчивости. Но я сопротивлялась и отказывалась видеть счастье в принудительном браке с чужой страной. Мне было знакомо лишь всеобъемлющее счастье, и другого я не искала.

Одноклассница подрабатывала по субботам в супермаркете.

— Но у тебя же богатые родители.

Она была поражена моим непониманием.

— Они-то — да, а я — нет. Мне надо учиться зарабатывать самой.

Ей не хотелось, чтобы ее по-прежнему непедагогично и расточительно обеспечивали. Не повезло с родителями, думала я, а она гордилась своей самостоятельностью.

* * *

Семья прячется в раздутые бежевые ветровки, защищающие от холода и якобы смягчающие столкновения. Если прикоснуться к курткам, то от дутой защиты останется лишь испещренная складками оболочка. Однако снаружи ни холода, ни столкновения этим людям не угрожают. Бледность отца оттеняется темными кругами под глазами. Лицо матери, напротив, ровно, мимика не украшает этой пустыни. Растрепанные волосы свисают, как жухлая трава из горной расщелины. На ее теле не видно никаких выпуклостей, и душа тоже расшиблась в лепешку. Холодная немая скульптура. Девочка и мальчик обматывают друг друга канатом, катаются по полу, с криком бегают по конторе семейного терапевта. Им кажется, будто, кроме них, в этой пустоте никого нет. На происходящее вокруг они не обращают внимания. Семья из четырех человек — бледная, инфантильная и неуклюжая альпинистская связка, у всех одинаковые белокурые волосы средней длины. Вожаков нет. Единственным целенаправленным движением стал переезд в новую страну.

Мое тело напрягается, норовя избавиться от наброшенных на меня незримых пут. Видно, внутрисемейное настроение перекинулось и на меня. Терапевт тоже занимает сдержанную позицию и печальным голосом констатирует, что детсадовской воспитательнице пришлось прибегнуть к помощи государства. Подозревают побои или инцест? Нет. Просто воспитательница недовольна постоянными опозданиями, она высылала предупреждения, приглашала родителей в сад, они не пришли. Мы сидим за столом в стране, где о человеке судят по тому, как он относится ко времени. На родине этой семьи время смывает своим течением все подряд. Договоренности меняются, вовлекаясь в водоворот импровизации, робкие планы на будущее развариваются в кашу.

В их квартире дети тоже носятся повсюду, хватают с пола кубик, колесо или рельсы и бросают где ни попадя. Части игрушек, которые можно было бы собрать, если бы нашлась инструкция. Радость и любознательность съехали отсюда, оставив по себе кучу мусора. Мать обеспокоена только непонятными денежными проблемами.

— Ходите на языковые курсы?

— Дорого.

— В частный садик отдать детей не хотите?

— На какие шиши?

Депрессия, говорит терапевт, — это самообман, придающий страхам чересчур много значения. Денежные проблемы — звучит серьезно. Но это лишь блеф. Женщина бормочет, что муж может потерять работу, ей страшно. Как мужчину она его уже потеряла, он перенес свой матрас в детскую, и теперь на нем валяются детали конструктора. Она же осталась в спальне с опущенными жалюзи, дети туда зайти не отваживаются. Когда женщина рассеянно бродит по квартире, мы видим, к чему приводят всепоглощающие страхи. Ссохшееся тело несколько лет назад дважды полнело, по выступающим ребрам текло молоко. Мы проникаемся духом дома: ни улыбок, ни легкомыслия. Нас ничем не угощают, даже стаканом воды, страх — негостеприимный хозяин. Им движет корысть. Я — не что иное, как переводоавтомат, а терапевт — устройство для нахождения смысла жизни.

Дети не замечают гостей, продолжая шумно гоняться друг за другом. От отчаяния неисчерпаемая энергия растрачивается зазря. На шее у девочки нашли следы удушения. Кто преступник? Халатность. Дети примеряли на себя роли собаки и хозяина, альпинистский канат стал поводком, пока мать все так же лежала в своей комнате. Она могла бы лежать и посреди разбросанного лего. Дети подняли бы и снова бросили ее.

Опоздания в детский сад — это все-таки серьезный признак. Мать не встает по утрам, чтобы вовремя выпроводить детей из дому. Висит на канатах и мешает остальной группе подниматься. Теперь заговорил отец. Он работает программистом в другом городе, каждый день ездит туда-сюда, перевожу я.

Он поправляет меня:

— Курсирую. Курсирую изо дня в день.

Уже поднаторел в языке. Произнося эти слова, отец расправляет плечи. Его призвание — курсировать между двумя мирами, между двумя городами курсирует вся его жизнь, его свободное общество составляют случайные спутники. По дороге созревает решение. В глубине глаз вспыхивает огонек.

— Я уволился.

Он вырастает над собой и над семейными заботами.

— Сказал начальнику, что несчастлив.

Женщина каменеет, так, словно смертельно ранена. А мужчина сдавленно смеется, предъявляя ее фобиям оскал с правильным прикусом.

Дети внезапно застывают. Натянув шапки на уши и застегнув куртки, они прижимаются лицом к матовому стеклу входной двери. Готовые идти дальше.

* * *

Я убегала на природу, она-то примет меня без всяких обиняков. По пути к вершине мои спутники разыскивали таблички, дабы знать, что можно, а что нельзя.