Я проследила за его указательным пальцем собгрызенным ногтем и увидела вывеску – «Кондитерская «Делифранс», входчерез Зал Чайковского».

Надо же, как изменились времена! В начале80-х я иногда приходила в этот зал, правда, со стороны улицы Горького, черезактерский вход. Так вот, и музыканты, и зрители, явившиеся на концерт, быликрайне недовольны. Тогдашний директор зала закрыл один-разъединственный буфет,где тихо торговали бутербродами с засохшим сыром и противной жирной копченойколбасой. Мотивировал свое решение он просто:

– Нечего цитадель искусства превращать вхарчевню. Люди должны здесь наслаждаться музыкой, а не жрать хлеб и питьлимонад. Симфония и колбаса несовместимы.

Мы вошли в просторный вестибюль, и я невольноприсвистнула. Да, похоже, с искусством в цитадели классической музыки поконченонавсегда. В холле вольготно существовали целых три ресторана. В одномподавали мороженое, в другом – кофе, в третьем – сок.

Но Кирюшка и Лиза поволокли меня к булочкам.При взгляде на ценники у меня помутилось сознание. Корзиночка с фруктами –семьдесят рублей, булочка с клубникой тянула на полсотни, крохотный круассанстоил тридцать пять. Дети тоже слегка присмирели, но сзади уже набежал народ, имы постеснялись расталкивать толпу.

– Возьми нам два «конвертика» с сыром посорок рублей, – шепнула Лиза, – и бежим отсюда.

Я кивнула. Прямо перед нами стояла хорошоодетая пара. Дама неопределенных лет и девочка примерно Лизиного возраста вбархатной курточке и кожаных брючках.

– Вот это хочу, – капризно протянуладевица, тыча наманикюренным пальцем в сторону дорогущих пирожных.

– Пять со взбитыми сливками, четыре склубникой, шесть с вишней, – принялась перечислять мамаша.

Буфетчица начала аккуратно укладыватьлакомства в фирменные коробочки. Внезапно Кирюшка вздохнул и с завистьюпроизнес:

– Небось вкусные вон те, с желе!

– Да тише ты, – шикнула Лиза идернула его за рукав, – нам такое не по карману.

Кирюша быстро глянул на меня и затарахтел:

– А и не хочется вовсе, потом животзаболит, крема очень много… Лучше вон те, с сыром!

Девочка в брючках повернулась, окинула взглядомКирюшу и Лизу, презрительно хмыкнула и приказала:

– А еще с малиной, бананами, ежевикой исмородиной… Ну и с сыром, дешевеньких.

– Конечно, – согласилась мамаша.

– Что желаете? – обратилась ко мнедругая продавщица.

Чувствуя, как тяжелая злоба начинает туманитьмозги, я рявкнула:

– Шесть корзиночек со взбитыми сливками,пять пирожных с клубникой, семь с вишней…

– Эй, Лампа, ты чего, – прошепталаЛиза, – лучше с сыром.

– И десять с сыром, – припечаталая, – впрочем, положите еще и эти с маком и вон те с ежевикой.

– Всех по десять? – поинтересоваласьдевушка.

– Да, именно по десять!

Когда счастливые дети, обвешанные коробочкамии кульками, исчезли в поезде, я, вздохнув, перешла на другую сторону платформыи стала дожидаться своего поезда. Я категорически не хочу, чтобы Лиза иКирюша выросли ущербными, с менталитетом нищего человека, у родителей которогоне было денег, чтобы купить ребенку булочку. Правда, следует признать, чтовыпечка омерзительно дорогая, хорошо еще, что в моем кошельке лежала крупнаясумма. Я носила с собой деньги на всякий случай, потому что хотела купитьперчатки на меху, да все не попадались подходящие. И потом, эта девчонка вкожаных штанах так противно ухмылялась!

Сев в поезд, я раскрыла детектив иподумала: «Черт с ними, с перчатками, зима-то кончилась».

На следующий день, где-то около полудня, мы сСеней в задумчивости разглядывали снимки. Голый Борис Львович выглядел нелучшим образом, руки и ноги тощие, кожа бледная, на спине какие-то то ли прыщи,то ли пятна. Зато дама просто красотка. Идеальная фигура с тонкой талией ивысокой грудью, длинные ноги и никакой болезненной худобы профессиональныхмоделей. Не спорю, на вешалке платье выглядит лучше всего, но в обнаженном видевсякие Кейт Мосс просто отвратительны, больше всего они напоминают строительнуюарматуру, из бетонных кусков которой торчат железные прутья.

Но любовница моего хозяина смотреласьрасчудесно: всего у нее было в меру – и округлостей, и стройности.

– Знаешь ее? – поинтересовался Сеня.

Я внимательно всмотрелась в личико красотки.

– Нет, ни разу не встречала.

– Хорошенькая, – оценил хозяин ибросил снимки на стол, – все при ней.

– Мне можно больше не ходить кРемешковой? – обрадовалась я.

– Анька просила, чтобы ты еще поработаланедельку.

– Зачем?

Сеня пожал плечами.

– Хочет убедиться, что краля у мужикаодна.

Я с сомнением покосилась на изображение тощегоБориса Львовича. Нет, он мало смахивает на страстного донжуана, хотя кто егознает…

– Анька сегодня сюда явится, я ей фотки ипокажу, – сообщил Сеня, – а ты ноги в руки – и вперед.

В субботу Борис Львович праздновал деньрождения. По такому поводу были званы гости. Двое художников, Андрей Корчагин иНикита Малышев, с женами, очень томная дама неопределенного возраста, кокетливозакатывающая глаза и откликающаяся на кличку Зюка, и мужик с манерами генералаЛебедя, чье имя и отчество мне сразу узнать не удалось.

Сначала вручали подарки «новорожденному».Борис Львович получил от художников бутылку коньяка «Отар» и пятилитровуюсувенирную упаковку виски «Ред Лебел». Зюка, присюсюкивая, преподнесла альбом«Лувр», а грубоватый мужик – одеколон неизвестной фирмы, зато редкойвонючести. Любопытная Ирочка моментально распечатала упаковку, и по комнатепоплыл тяжелый аромат, которым отличаются от дорогого парфюма египетскиеподделки.

Дамы выглядели блестяще. Причем в настоящемсмысле этого слова. Аня нацепила малиновое платье с люрексом. Оно было сшито«под горлышко», к тому же хозяйка обмотала шею золотыми цепями. Блеск украшенийсливался с сиянием люрекса. Ирочка влезла в обтягивающий до неприличиясветло-лазурный костюм-стрейч. Девочка явно тяготела к голубому цвету. На еемощной груди переливалась всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, а мочки ушейоттягивали дорогие серьги.