только по ней. Наверное, я немного болен: не простуда, но и не опухоль. Побудьте со мной, и болезнь пройдёт. Не уходите, прошу вас. Я не боюсь просить и даже умолять, потому что не Христа ради прошу и умоляю».

7

На воде лежала плёнка нефти, у берега плавали щепки и доски разбитой тары и большие размокшие куски буханок хлеба. В порту шла погрузка: беззаботные молодые матросы, словно играя в мяч, забрасывали в бездонный трюм корабля ящики почтовых посылок, мешки с письменной корреспонденцией, продукты. Что-то не долетало – у борта корабля плавала на воде половина мороженой свиной туши и рядом с ней картонная коробка с мороженой сельдью.

Лишь в два часа пополудни корабль отошёл от причала порта. Погода была пасмурная, туман стоял над заливом, шёл густой снег. Часть пассажиров, человек десять, среди которых был и Игорь, расположилась в кормовом салоне. Двигатели корабля работали на полную мощность, и всё вибрировало и стучало в салоне – в зависимости оттого, как и с каким качеством было прикреплено к полу, к стене или к потолку. Внизу в трюме корабля, непосредственно под салоном, работала рулевая машина: всякий раз, когда рулевой поворачивал штурвал, меняя курс корабля, там внизу слышен был громкий, невыносимый для ушей скрежет, наверху в салоне при этом всё тем или иным образом прикреплённое сотрясалось с дополнительной силой и так, словно грозило вот-вот открутиться, отломаться или отвалиться.

Иллюминаторы были уже по-ночному черны, слабый свет приходил от трёх плоских электрических светильников, вмонтированных в низкий потолок. Видимо, помещение это служило на корабле красным уголком: к стене на кронштейне был прикреплён телевизор, на стенах же висели похвальные грамоты моряков и их коллективные обязательства, одно – торжественное клятвенное и другое – социалистическое. Салон имел в плане форму трапеции, вдоль боковых её сторон и меньшего основания стояли столы, кожаный диван и кресла. Двое солдат спали, улёгшись «валетом» на диване, четверо полусонных гражданских постукивали без всякого азарта костяшками домино, остальные спали или дремали, сидя в высоких вертящихся креслах и положив голову на стол. Одно пустующее кресло напротив Игоря вращалось от вибрации само по себе – как если бы кресло это не было пустым, а кто-то в шапке-невидимке крутился в нём, забавляясь впечатлением, которое этакое «живое» кресло должно было производить на постороннего наблюдателя.

От стука двигателей и скрежета рулевой машины Игорь ушёл из салона, поднялся на палубу и вышел на нос корабля – здесь было ветренно, холодно, но гораздо тише. Судно шло, покачиваясь на волнах. Над головой на верхушке мачты горел белый топовый фонарь, слабым призрачным светом он освещал запорошенную снегом палубу. По бокам высокой капитанской рубки горели габаритные огни, красный и зелёный, из дымовой трубы редкими золотистыми светляками летели искры. В капитанской рубке было темно, казалось, там никого нет, и корабль, глухой ночью никем не управляемый, подобно мифическому «Летучему Голландцу», идёт-летит сам по себе. Но вдруг в темноте рубки что-то ослепительно вспыхнуло – видно, там зажигали спичку, чтобы закурить. Это означало, что корабль и судьбы людей, плывших на нём, находились в надёжных руках капитана и его команды, а не были предоставлены сами себе или отданы во власть случайных стихий.

По часам было ещё далеко до полуночи, но сумерки, которые формально назывались днём, давно закончились, и наступила тёмная ночь. Звёзды лишь иногда показывались на мутном небосводе. Одну такую звезду, маленькую, неяркую звёздочку, Игорь обнаружил у себя над головой: казалось, она запуталась в корабельных снастях и, цепляясь за них, никак не выберется на волю. Он вспомнил, что где-то уже читал подобное описание звезды и поразился точности того описания.

Южнее, справа по курсу находился материк, Игорь это точно знал, потому воздух по эту сторону корабля казался светлее, прозрачнее; казалось даже, что глаз различает тёмные и неровные очертания прибрежных скал, – конечно, это был всего лишь плод воображения. Игорь поворачивал голову в другую сторону, на север – взгляд упирался в белесую, густую, совершенно непроницаемую мглу. Ощущение было такое, что стена стояла перед самыми глазами, казалось, это и есть пресловутый край света и дальше в той стороне ничего нет, совсем ничего. Больно глазам и жутко было не только смотреть туда, но находиться у этой черты. Наверное, такое же чувство возникало у людей на фронте на передовой, подумал Игорь, обстреливаемый окоп представлялся им краем жизни: поднимешься, сделаешь шаг из окопа – и дальше небытие, конец всему.

Лишь когда глаза привыкли к темноте, он стал замечать красные и зелёные огни шедших вдали других кораблей. Обозначив глубину пространства, эти спасительные огни словно раздвинули его, отнесли корабль от опасного края вглубь земли. Мысленным взором Игорь представил теперь, как долго-долго ещё будут катиться в ту сторону волны, всё дальше на север, прежде чем где-то, в тысячах километров отсюда, ударить в чёрные и холодные, голые камни северных островов, где тоже живут люди и ходят корабли.

8

Маяк стоял на скалистом мысу, с трёх сторон которого плескалось холодное бурливое море, а с четвёртой стороны стеной громоздилась высокая крутая сопка. Тропинками здесь служили деревянные сходни, брошенные с одного валуна на другой. Они соединяли здания маяка и нескольких хозяйственных и жилых построек в маленький посёлок, население которого насчитывало около сотни человек: пограничников, военных строителей, военный и гражданский персонал маяка. Ближайшим жильём был старинный рыбацкий посёлок Дальний, расположенный в глубине бухты, там, где в море впадала большая река. Маяк и посёлок разделяли тридцать километров сопок, сейчас зимой совершенно непроходимых.

Игорь поселился в двухэтажном кирпичном доме, выстроенном для служащих маяка: одна из восьми квартир в нём была выделена под общежитие для командированных. На этот раз, кроме него, приехали несколько строителей из монтажной организации и морские офицеры из Гидрометеослужбы. Соседи с утра до вечера спорили об объёмах работ, запланированных и выполненных, и о порядке, в котором будут подписываться акты приёмки, – каждый старался сложить с себя максимум ответственности и переложить её на другого, поэтому споры бывали весьма горячие. Работа, действительно, была тяжёлая, не всё ладилось. Какого труда стоила, например, доставка на маяк материалов и оборудования! Но в конце каждого вечера спорщики, как ни в чём не бывало, садились в соседней комнате к столу и, забыв о спорах, играли до полуночи в преферанс. Это было хорошо, потому что тогда их почти не было слышно. Курить, к сожалению, они не прекращали.

Вечером дня приезда Игорь вышел из дому пройтись и после прокуренного