в его отсутствие, но я, не обращая внимания на его строгий тон, лишь отмахивался от него, игнорируя назойливые вопросы.

Вскоре мы оба забыли об этом инциденте.

А примерно через полгода я уговорил отца уехать из нашего дома, аккуратно объяснив ему, что в доме тяжело находиться из-за воспоминаний о маме.

Отец, конечно, удивился моим словам, ведь я абсолютно на это не жаловался. Я ответил, что не хотел его беспокоить и терпел дом до последнего.

Отец вздохнул так, будто одномоментно познал всю тленность бытия. Он все-таки согласился со мной, хотя весьма неохотно.

Расставаться с домом он явно не желал. Но ради моего благополучия он готов был переехать в другое место.

Я был ему очень признателен.

Я выбрал дом сам.

Подыскать дом возле школы не вышло, так как все дома оказались заняты. В итоге мы расположились на Савингс-стрит, в красивом белом доме. Рядом с нами находился потрясающий парк Роджер Уильямс.

Вечерами мы с отцом частенько выбирались в парк: неспешно гуляли и вспоминали о маме.

И, пожалуй, в такие моменты я своей кожей почти физически ощущал умиротворение, которого я лишился после смерти мамы.

Вот только… порой я всё ещё слышу её голос из шкафа.

Очень слабый, прерывистый, как дыхание…

Ах, чуть не забыл.

Шанкара…

Перед самым отъездом я закопал статуэтку на заднем дворе дома.

Наверное, её стоило выбросить в мусорку, но отчего-то рука не поднялась совершить эту подлость. Наверное, из уважения к Фридриху.

Я знал, что её найдет кто-нибудь другой… и наверняка загадает желание…

Но это будет уже совсем другая история.

Что ж, я рассказал вам всё, как на духу.

Ну а что это было на самом деле, решать только вам.

Дух моей мамы или моё воображение сыграло надо мной злую шутку…

Кто знает, правда ведь..?