– Может, он мне всю жизнь сломал, – сказал Грушин.

Прозвучало это, впрочем, совершенно неубедительно. Котшироко зевнул, показав сахарные клыки, и сладко потянулся.

– Давай выпьем благородного чилийского вина! – предложилАнтон. – Хотя, вижу, ты уже пил коньяк. Тогда я сам выпью благородногочилийского...

Он не успел договорить, потому что в дверь позвонили.

– Если вернулась Элина, я спрячусь в шкафу, – тотчаспообещал добрый друг. Посмотрел на шкаф, немного подумал и уточнил: – Нет, япросто уйду. Как будто очень тороплюсь к пациенту.

Кот, заслышав звонок, ничуть не обеспокоился. А зря. Потомучто как только Грушин открыл дверь, вместе со сквозняком в квартиру ворвалсясначала женский голос, а вслед за ним энергичное существо трех лет от роду,которое бурей пронеслось по коридору, влетело в комнату, мигом оценилообстановку и животом кинулось на кота.

Кот вывернулся буквально в последнюю секунду и брызнул вониз комнаты, издав задушенный крик. Существо встало на ноги и протянуломаленькую жадную длань к бокалу с вином.

– Эй, полегче, дружок! – воскликнул Антон и схватилбокал первым. Часть вина выплеснулась и закапала его светлые штаны. – Нувот, испортил дядю. Как тебя зовут?

– Мася.

– Мася? Это Маша, что ли? Выходит, ты девочка? –удивился Антон.

Ребенок был белокур и кучеряв, словно Амур, с ангельскимротиком и шкодливыми глазами.

– Или Мася – это твое прозвище? – продолжалдопытываться Антон.

Его собственных близнецов, Тимку и Риммку, до сознательноговозраста дорастила теща, и он не слишком хорошо умел обращаться с такимималенькими детьми. На ребенке был джинсовый комбинезон, и Антон подумал, чтостиль «унисекс» добрался и до младенцев.

Тем временем в коридоре шел бурный обмен охами, ахами ипоцелуями.

– Это моя двоюродная племянница приехала! – радостносообщил Грушин, входя в комнату и сияя лицом. – Прошу любить и жаловать –Лена. А это – ее дочка Маша. А это, девочки, мой друг Антон.

Рядом с Грушиным возникла женщина лет тридцати. У нее былоясное и открытое лицо человека, который ждет от жизни приключений,неожиданностей, чудес, даже неприятностей, но только не ударов под дых. Такиелюди обычно морозоустойчивы и добры. Лена оказалась еще и необычайноженственной. В незатейливом сарафане, со светлыми волосами, собранными вмаленький «хвостик», она казалась воплощением свежести и грации.

Антон Русак стоял возле дивана в полный рост, смотрел надвоюродную племянницу Грушина затуманенным взором и чувствовал, что его сердцещемит от ужаса и восторга. Непонятно, почему он ощущал восторг и ужас, но темне менее это было именно так.

– Очень приятно познакомиться. Господи, Маша! –воскликнула Лена и всплеснула руками.

Маша лежала под журнальным столом и собирала в рот крошки отпеченья заодно с мелким мусором. Ганимед Ванильный Дым залег на пороге спальнии внимательно наблюдал за ее манипуляциями. Антон наклонился и одним махомвытащил девчонку из-под стола.

– В ваших руках она кажется пушинкой, – пробормоталаЛена, принимая счастливую дочку. – А по мне, так она тяжелая, как чугунок.

Предмет их обсуждения увлеченно жевал – судя по задумчивомувиду, что-то несъедобное.

– Наверное, она голодная, – предположил Грушин и тут жеспохватился: – У меня есть творог и суп с курицей. Кажется, Евдокия Никитичнаобещала оставить блинчики с мясом, но я еще не проверял.

– Блинтик! – потребовал ребенок, подпрыгивая на руках уматери. Потянулся и попытался схватить двоюродного дядю за нос.

– Машка сегодня перегуляла, – извиняющимся тономсообщила Лена. – Дорога все-таки, поезд. Мы из Орехова, – добавилаона специально для Антона, который продолжал смотреть на нее неотрывно, словнозаколдованный. – Честно говоря, я думала, Дим, что ты куда-то уехал –звонила тебе, звонила...

– Я мобильный выключил, – признался Грушин и созначением посмотрел на друга.

Стало ясно, что отключение телефона было связано сосвиданием, и он строил далеко идущие планы. Антон на его слова никак неотреагировал и продолжал таращиться на гостью. Когда Машка попыталась слопатьлимон, служивший закуской под коньяк, вся компания под предводительствомГрушина отправилась на кухню добывать ребенку пропитание. Мужчины открылихолодильник и принялись инспектировать его содержимое. Лена усадила Машку настул, поворковала с ней немного, после чего сказала:

– Надо ее накормить и уложить поскорее в постель. Дим, тынас пустишь в спальню, как обычно, да? А уж потом я приму душ, переоденусь ипосидим, поболтаем. Ой, я никакие твои планы не нарушила? – спохватиласьона неожиданно. – Все же мы без звонка, а у тебя личная жизнь...

– У меня нет личной жизни, – пожал плечами Грушин сфальшивой веселостью. – Я же говорил: можешь приезжать, когда вздумается.Вы с Машкой скрашиваете мое жуткое одиночество.

– Ну, не стоит прибедняться, – пробормотала Лена ипосмотрела на него повнимательнее. – Дим, подожди. У тебя что, личнаядрама?

– Откуда ты знаешь?! Это ты ей рассказал? – накинулсяГрушин на Антона.

– Господи, ну когда бы я успел? – возмутился тот,наблюдая за тем, как Лена ловко выкладывает блинчики из пластикового контейнерана тарелку и облизывает пальцы.

– Твой друг тут ни при чем. Я сама догадалась.

Грушин почувствовал, как у него запылали щеки.

– Такое впечатление, что у женщин внутри есть особыйиндикатор, который реагирует на мужские интонации, – проворчал он.

– Ты мне расскажешь? – спросила Лена сочувственно.

– Да нечего тут рассказывать! – вспылил Грушин, ивнезапно глаза его расширились от ужаса: – Ай! Лена! Смотри, что делает Машка!

За те пять минут, которые ушли у взрослых на поиски еды,Машка успела сползти со стула, утопить в кошачьей миске с водой пачку салфеток,размазать по полу горчицу и вывалить из шкафчика на пол крупы и другиебакалейные товары.

Антон думал, что Лена сейчас закричит: «Маша, вот я тебянакажу! Кто тебе разрешил безобразничать?!» Вместо этого та засмеялась ипообещала:

– Сейчас все уберу. Жаль, она горчицу не попробовала, былабы ей впредь наука.

Катька постоянно орала на детей, и Антон так к этому привык,что сейчас здорово удивился. Впрочем, удивлялся он недолго, потому что всемысли как-то уж очень быстро вылетали у него из головы. Он наблюдал за Леной, иощущение глупой радости разрасталось в его груди. В тот миг, когда она тольковошла в комнату, он взглянул на нее и внезапно понял, что мир уже никогда небудет таким, как прежде. Это было страшное и одновременно волшебное ощущение.Может быть, Лена понимала, что произвела на Антона сокрушительное впечатление,а может быть, и нет. По крайней мере, она ничего такого не показывала и веласебя самым обычным образом.