— …но, — добавил мистер Потт.

— Неделю спустя они нашли вашу кучу песка и, когда углубили пол, засыпали его песком и утрамбовали. Прыгали и топали, колотили и хлопали, целое утро отплясывали, как сумасшедшие. Ну и весело было, говорит Арриэтта. А три недели назад они добыли у вас кирпичное тесто. Вы как раз смешали клей с кирпичной пылью… помните… для последней партии кирпичей? Они наложили его поверх песка, ну, и еще кое-что сделали, и теперь, говорит Арриэтта, пол стал ровный и гладкий… Они подметают его головками чертополоха. Но он еще не расцвел, говорит она, лепестки стиснуты слишком тесно. Позднее они будут удобнее…

Наконец до мистера Потта дошел смысл ее слов…

— Моя куча песка? — медленно сказал он, оборачиваясь.

— Да, — рассмеялась мисс Мензиз, — и ваше кирпичное тесто.

— Мое кирпичное тесто? — повторил мистер Потт и замолчал, — словно обдумывая то, что она сказала.

— Да, — снова засмеялась мисс Мензиз, — но они берут такую малость… самую крошку.

— Мое кирпичное тесто, — повторил мистер Потт. И когда он обернулся к мисс Мензиз, лицо его показалось суровым, даже гневным. — Где эти люди? — спросил он.

— Но я же вам говорила! — воскликнула мисс Мензиз, и, так как он все еще выглядел сердитым, она взяла его мозолистую руку в свои, словно желая помочь ему подняться.

— Пошли, — тихо проговорила она, все еще улыбаясь, — пошли, и я вам покажу. Только не шумите.

— Главное, — не двигаться, — шепнул Под Арриэтте, когда впервые заметил мисс Мензиз, сидевшую на корточках за кустом чертополоха. — Они не ожидают нас увидеть, и, если ты не двигаешься, на самом деле не видят. И никогда не гляди на них прямо, только искоса. Понимаешь?

— Еще бы не понимать… Я слышала это сто раз. Не двигайся, не шевелись… тихо, спокойно… ползком, тишком… Что толку тогда быть живым?

— Ш-ш, — сказал Под и положил руку ей на плечо..

Последнее время Арриэтта была сама не своя. «Словно, — подумал Под, — у нее камень на сердце». Но обычно она не грубила. Под решил пропустить ее слова мимо ушей: переходный возраст, скорей всего.

Они стояли в жесткой траве, доходившей им до плеч, так что видны были только головы.

— Понимаешь, — прошептал Под, не разжимая губ, — мы ей кажемся цветками или какими-нибудь другими растениями, возможно, бутонами…

— А если ей вздумается нас сорвать? — раздраженно сказала Арриэтта.

У нее ныли ноги, и страшно хотелось сесть на землю; десять минут переросли в пятнадцать, и по-прежнему никто из троих не шевельнулся.

На травинку рядом с Арриэттой взобрался муравей, помахал усиками и поспешил вниз; под листом подорожника спал слизень, время от времени лист колыхался — это слизень ворочался с боку на бок. «Ему, наверно, что-то снится», — подумала Арриэтта, любуясь бликами на глянцевитой, серой с красным отливом, коже. «Если бы отец не был таким старомодным, — подумала она виновато, — я бы рассказала ему про мисс Мензиз, и мы могли бы уйти. Но, на его взгляд и на взгляд мамы, если тебя „увидят“, это позор, чуть не трагедия; надо бросать свой дом, переселяться в чужие края и там начинать все сначала. Легко ли это для них! По их понятиям, с той минуты, как о твоем существовании узнали, жизнь твоя в опасности, и „увиденный“ добывайка должен немедленно скрыться».

При всем том за пятнадцать лет ее короткой жизни Арриэтту «видели» четыре раза. Что за непонятное чувство, спрашивала она себя, так страстно влечет ее к человекам? А в этот — четвертый — раз уже заставило заговорить с мисс Мензиз. Без сомнения, она поступила опрометчиво и глупо, но какой трепет восторга и ужаса ее охватил, когда ей ответило это огромное созданье, когда глаза великанши засияли радостью, а огромные губы раздвинула ласковая улыбка. Стоило однажды заговорить с человеком без всяких дурных последствий, и трудно было устоять от соблазна сделать это еще раз. Арриэтта дошла до того, что сама подстерегала мисс Мензиз. Возможно, потому, что ее истории вызывали у мисс Мензиз восхищение, а Арриэтте — когда Спиллер их покидал — часто бывало одиноко.

Ах, с каким удовольствием она вспоминала о первых днях в игрушечном городке! Как замечательно было кататься со Спиллером в поезде! Они забирались потихоньку в полупустой вагон, а когда поезд трогался, сидели так тихо и неподвижно, будто они, как и прочие пассажиры, были вылеплены из воска. Они кружили по кругу, десятки раз проезжая мимо Виноградного домика, а на обратном пути — пересекая по мостику ручей. Над ними склонялись лица человеков, они видели перед черным ходом в дом мистера Потта ряды туфель и сапог, видели ноги — толстые, тощие, в чулках и босые. Они слышали смех человеков и их удивленные возгласы. Это было страшно и упоительно, но почему-то рядом со Спиллером Арриэтта чувствовала себя в безопасности. За поездом стелился хвост дыма. Такой же дым валил из труб всех домиков — для этого в трубу засовывали пучок промоченной нитратами веревки и прикрепляли его шпилькой-невидимкой. «Вы видели мои шпильки-невидимки?» — как-то спросила мисс Мензиз мистера Потта — на редкость несообразный вопрос. Однако в Виноградном домике Под вытащил крючком тлеющую веревку и зажег вместо этого настоящий огонь, который Хомили подкармливала кусочками сальных свечей, угольной крошкой и смолистыми крупинками шлака.

Не кто иной, как Спиллер, дикарь Спиллер, помог Арриэтте разбить садик и найти для него белый первоцвет, маленькие голубые цветочки незабудки, похожую на папоротник кудрявую травку и заячью капусту с крошечными светло-розовыми лепестками. С помощью Спиллера она засыпала щебнем дорожку и сделала лужайку из мха.

Мисс Мензиз с восторгом наблюдала за этим из своей засады. Арриэтту она видела ясно, но Спиллера, этого добывайку-исчезайку, она разглядеть не могла. То стремительный, то неподвижный, нюхом чующий, где укрыться от чужих глаз, он в любой момент мог слиться с любым фоном и исчезнуть.

Вместе со Спиллером Арриэтта обследовала все остальные дома Литл-Фордэма, удила рыбу и купалась под прикрытием камышей.

«Настоящий мальчишка, — ворчала Хомили. Ей не нравилось влияние Спиллера. — Он не такой, как мы, он совсем другой породы, — жаловалась она Поду в припадке неблагодарности, — пусть он и спас нам жизнь».

Стоя рядом с отцом в траве и думая обо всем этом, Арриэтта вдруг почувствовала, каким бременем легла на нее ее тайна. Она осознала с тревогой, что обыщи родители хоть весь белый свет, они не найдут лучшего места для жизни — целый городок, подогнанный под их рост, где, благодаря посетителям, была на редкость богатая добыча. Арриэтта уже не помнила, когда мать последний раз напевала, возясь по хозяйству, как это было сейчас, а отец что-то беззвучно насвистывал, расхаживая по улицам городка.

Укрытий в Литл-Фордэме было хоть отбавляй, но добывайки в них не нуждались. Между ними и восковыми фигурками почти не было разницы, и по вечерам, после закрытия, Под мог гулять сколько ему вздумается, если он не боялся замерзнуть. А сколько он приносил тряпиц на одежду! У Хомили наконец снова появилась шляпка, и она никогда не выходила без нее из дома. «Погодите, — говорила она, — я еще не надела шляпку». С каким волнением и радостью она произносила магическое слово! Нет, выселять их отсюда нельзя; это было бы жестоко. Под даже приделал к парадной двери замок… с ключом. Это был замок от карманного футлярчика для бус, принадлежавшего мисс Мензиз. Он и не догадывался, кому он обязан этой находкой, ведь мисс Мензиз нарочно бросила футлярчик возле куста чертополоха, чтобы его легче было увидеть. Арриэтта не могла даже намекнуть на это отцу. Стоило ему узнать правду, и их ждала тревога, отчаяние, взаимные упреки и переселение в другое место. Она уже не раз через это прошла.