— О боже, боже, — печально вздохнула Арриэтта, — как мне быть?

Под искоса взглянул на нее.

— Опускайся, — шепнул он, подталкивая ее. — Она отвернулась. Опускайся в траву… медленнее… медленнее…

Арриэтта была только рада это сделать. Головы и плечи добываек понемногу скрылись из виду, и, прислушавшись к тишине, они пробрались между стеблями травы, укрылись на миг за стеной церкви и скоро были в безопасности, проскользнув через черный ход в свой собственный дом.

Настал день, когда мисс Мензиз сама принялась говорить. Сперва она молчала — от изумления — и ограничивалась наводящими вопросами, чтобы вызвать Арриэтту на разговор. Для мисс Мензиз это положение вещей было в новинку и не могло тянуться долго. К концу лета она знала мельчайшие подробности короткой жизни Арриэтты и много чего еще. Она услышала о добытой Подом библиотеке из книжек-малюток писателей-викторианцев, по которым Арриэтта научилась читать и частично познакомилась с миром. Мисс Мензиз расширила это знакомство. Как всегда торопливо, не переводя дыхания, она принялась весело рассказывать Арриэтте о своем детстве, родителях и родном доме, который она неизменно называла «милый Гэдстон». Она описывала лондонские балы, которые были ей ненавистны, и молодого человека по имени Обри — самого близкого и дорогого ее сердцу друга.

«Мой кузен, понимаешь? Мы росли вместе, можно сказать — с самого детства. Он всегда приезжал в милый Гэдстон на каникулы». Они с мисс Мензиз вместе ездили верхом, беседовали, читали стихи. Узнав от мисс Мензиз о лошадях, Арриэтта подумала, нет ли такой зверушки, на которой она могла бы кататься? Можно приручить мышь (как ее двоюродная сестра Эглтина), но мышь слишком маленькая и «суматошливая», на ней далеко не уедешь. Крысу? Нет, об этом не может быть и речи. Арриэтта не была уверена, что даже у Спиллера хватит смелости дрессировать крысу. Сражаться с ней — да. Вооруженный старой шляпной булавкой Пода, Спиллер мог бы вступить с ней в бой, но укротить и выездить ее — вряд ли. А как замечательно было бы скакать во весь дух рядом со Спиллером, как скакала мисс Мензиз с ее Обри.

— Он женился на девушке по имени Мэри Чамли-Гор, — сказала мисс Мензиз. — У нее были очень толстые ноги.

— Ах! — воскликнула Арриэтта.

— Почему ты сказала «ах» таким тоном?

— Я думала, он женится на вас.

Мисс Мензиз улыбнулась и поглядела себе на руки.

— Я тоже так думала, — призналась она. И добавила, вздохнув: — Наверно, он слишком хорошо меня знал. Как сестру. — Она снова замолкла и задумалась. Затем сказала весело: — Однако они были счастливы, насколько я знаю. Жили где-то неподалеку от Бата и вырастили пятерых детей.

Еще до того, как Арриэтта объяснила ей это, мисс Мензиз сама поняла, что значит для добывайки, если его «увидят».

— Можешь не волноваться за родителей, — успокоила она Арриэтту. — Я бы никогда, даже если бы ты заговорила об этом, не стала смотреть на них в упор. Что касается нас — я ручаюсь тебе за мистера Потта, — они могут спокойна жить здесь до конца своих дней. Я бы даже на тебя не посмотрела прямо, если бы ты сама не заговорила со мной. Но еще до того, как я увидела вас, мне кое-что стало казаться странным… понимаешь, из вашей трубы шел дым в самое неподходящее время; ведь я зажигаю Веревку только тогда, когда приходят посетители, и ее не хватает надолго.

— И вы не станете поднимать никого из нас? Я хочу сказать — брать нас в руки?

Мисс Мензиз презрительно рассмеялась.

— Мне бы это и в голову не пришло, — обиженно проговорила она.

Мисс Мензиз также поняла насчет Спиллера, — что когда он ненадолго появляется в Литл-Фордэме со своими дарами: орехами, зернами пшеницы, сваренными вкрутую ласточкиными яйцами и другими деликатесами, — Арриэтта реже приходит к ней. Но когда Спиллер опять уходил, она с удовольствием слушала рассказы об их приключениях.

В общем и целом это было для всех них чудесное, счастливое лето.

Правда, несколько раз у добываек возникал переполох. Как-то перед рассветом они услышали человечьи шаги — это не был мистер Потт со своей деревяшкой, — кто-то пытался открыть их дверь. А однажды лунной ночью в городок наведалась лиса; она бесшумно кралась по улице, отбрасывая огромную тень и оставляя за собой резкий запах. Постоянным источником опасности была живущая на дубе сова. Но как большинство сов, она охотилась далеко в полях, и, когда ее огромная тень пропадала за рекой и они слышали ее уханье с дальнего края долины, можно было спокойно отправляться по своим делам.

За добычей ходили чаще всего ночью, до того, как на объедки, которые роняли посетители, набрасывались полевые мыши. На первых порах Хомили воротила нос, когда, скажем, ей приносили початый бутерброд с ветчиной. Под уговорил ее смотреть на вещи практичней — свежий хлеб, натуральное масло, чистый бумажный мешок; что хорошо для человеков, должно быть хорошо и для них. Чем плохи, спрашивал он ее, последние три виноградины на ощипанной грозди? А что плохого в карамельке, завернутой в прозрачный фантик? Наполовину съеденные булочки с изюмом и глазурью труднее обработать — тут он согласен, — но ведь можно выковырять изюм, не так ли? А сахарную глазурь соскрести и крупинки высушить.

Вскоре установился определенный порядок, по которому они собирали добычу, сортировали ее, чистили и заготовляли впрок. Кладовой им служила лавка мисс Мензиз с ее полного — чего не знали Хомили и Под — согласия. Обставляя в свое время лавку (с тех пор прошло несколько лет), она немного схитрила, — съездила в соседний город и купила там игрушечный бакалейный магазин с полным комплектом всего, что положено: весами, бутылками, жестянками, бочонками и стеклянными банками. При их помощи мисс Мензиз искусно убрала прилавок и украсила витрину. Лавка эта, в точности такая же, как у них в городке, — полукруглый фонарь, крыша, крытая тростником, и все прочее, — особенно привлекала посетителей. Внутри, за прилавком, стояла точная копия старой миссис Пербоди (немного постройнее, чтобы ей польстить). Мисс Мензиз даже связала для нее такую же красную шерстяную шаль, как та, что и зимой и летом красовалась на плечах миссис Пербоди, почти целиком прикрывая накрахмаленный белый передник. Разбирая продукты в задней комнате лавки, Хомили брала на время этот передник, но всегда вовремя возвращала его перед приходом посетителей. Иногда она его стирала, и каждое утро — точно, как часы, — подметала лавку и вытирала там пыль.

Целый день поезда громыхали по шпалам, но добывайки привыкли к шуму, даже, сказать по правде, были ему рады.

Когда они слышали грохот колес, а над трубами появлялся дымок, добывайки знали: пора уходить — сейчас придут посетители. Хомили успевала снять фартук, выйти из лавки и, перейдя улицу, очутиться у себя. И пока поезда не останавливались и не наступала тишина и покой, она занималась приятными домашними делами. Сад безмятежно дремал в мирных лучах вечернего солнца, а мистер Потт заходил в дом выпить чаю.

— Должен же быть какой-то выход, — сказала в отчаянии миссис, Плэттер в пятый раз за час, — посмотри, сколько денег мы угробили!