Норт-авеню близ Кроуфорда была широкой, оживленной и полной парковок. Толстая женщина в голубом платье переложила хозяйственную сумку из одной руки в другую и что-то быстро говорила своей подруге или сестре, такой же толстухе. Когда Либерман и Хэнраган вышли из машины и заперли ее, женщины прошли мимо них, и Эйб почувствовал запах пота, который не был ни приятным, ни отталкивающим.

Ресторан «Чапультапек» находился на другой стороне улицы. Полицейские дошли до перекрестка, подождали, пока загорится зеленый сигнал светофора, и пересекли дорогу, не обращая внимания на визг тормозов. У тонированного окна «Чапультапека» они заметили тощего парнишку в черном. Тот внимательно следил за улицей — нет ли какой опасности. Присутствие этого парня доказывало, что Эмилиано в ресторане. Возможно, он выполнял функции системы раннего оповещения, но одновременно и сигнализировал врагу: «Если вы ищете Эль Перро, вы пришли туда, куда надо».

Эмилиано хотел обезопасить себя, но вместо этого подставлялся под удар. Он хотел нравиться людям, хотел, чтобы его любили, им восхищались, но причинял боль тем, кто оказывался слишком близко к нему, и сам смеялся над этой болью.

— Фернандес, — с усмешкой сказал Хэнраган парню. — Ну что, успел обрюхатить какую-нибудь двенадцатилетку за последний месяц?

Ответной улыбки не последовало — Фернандес пристально смотрел на Либермана, карие глаза изучали его с головы до ног и снова возвращались наверх. Он кивнул, и полицейские вошли в ресторан, окунувшись в кромешную тьму и громкую музыку.

Хулио Иглесиас пел песню, которую Либерман раньше не слышал.

Он не видел ничего, кроме неясных силуэтов, пока глаза не привыкли к желто-коричневому свету ламп на столиках и слабому мерцанию неоновой рекламы мексиканского пива на стене. Запах жареного, доносившийся из кухни, пробуждал воспоминания.

— Посмотрите-ка, кто пришел, — раздался голос Эль Пeppo. — Священник и Ребе. Это больше не твоя территория, приятель. Пришел изгнать беса?

— Эмилиано, — начал Либерман.

— Ш-ш-ш, — прошептал Эль Перро. — La cancion. Песня.

Глаза Либермана постепенно привыкли к темноте, и он начал различать фигуры и лица находившихся в помещении. Девять «щупалец», включая Эмилиано, сидели за столиками крошечного ресторанчика и слушали Хулио Иглесиаса. На каждом столике были тарелка с мясной нарезкой и горка мексиканского хлеба.

Эмилиано улыбнулся Либерману и Хэнрагану и кивнул на музыкальный автомат у окна. Хэнраган улыбнулся в ответ и уставился на Эль Перро. Долго смотреть на Эль Перро не стоило — такими жуткими шрамами было исполосовано его лицо. Один, полученный в Бог весть какой схватке, тянулся от правого глаза через нос к левой стороне рта. Он был грубый, красный, его, видно, полдня зашивали. Нос Эмилиано ломали несчетное число раз, там почти не осталось кости, а хряща совсем не было. Когда Эль Перро задумывался, что случалось редко и производило пугающее впечатление, он играл со своим носом, то расплющивая его большим пальцем, то задумчиво прижимая на одну сторону. Зубы у него были белые, но неровные, острый верхний клык торчал как зуб вампира. Черные волосы Эмилиано зачесывал назад.

Либерман подумал про себя, что в аду Эль Перро мог бы сойти за кинозвезду.

Песня кончилась, и Эмилиано глубоко вздохнул, вынул щетку для волос и поправил прическу.

— Хорошо поет парень, viejo, — сказал он. — Знаешь, я однажды с ним встречался.

— Ну, после этого чего же еще желать? — заметил Либерман.

— Да-а, — мечтательно протянул Эмилиано, водя щеткой по волосам. — Надо было с ним сфотографироваться, а, Пьедрас?

Низкий скрипучий голос ответил:

— Надо ты и он фотографировать.

— Да-а, — согласился Эмилиано, глядя на Эйба. — Ну, как я смотрюсь? Как Пэт Райли, баскетбольный, мать его, тренер «Лейкерс» по ящику?

— Есть сходство, — признал Либерман. Эль Перро нисколько не напоминал Пэта Райли, но Либерман был не самоубийца.

— Вот именно, твою мать, — серьезно заявил Эмилиано. — Все говорят, что я на него похож. Да ты что стоишь? Садись, парень.

Ресторан казался еще меньше, чем его помнил Либерман. Здесь был небольшой цветочный магазин, когда Альфонсо и Анжелика Наранита купили его и переоборудовали в ресторан. Анжелика хорошо готовила, но у четы Наранита не было честолюбивых устремлений. Дети выросли, и этот ресторанчик был достаточно хорош для них — по крайней мере, так было до тех пор, пока Эмилиано Дель Соль не решил назвать его своим вторым домом.

Наступила тишина. «Щупальца» спокойно ожидали команды Эль Перро — что им делать или думать в присутствии двух полицейских.

— Ты услышал, что я здесь, и решил навестить эти места, чтобы повидаться со старым амиго, — предположил Эмилиано, сложив кусок хлеба наподобие щипцов и опустив его в тарелку. Он ухватил кусок мяса с кровью и протянул Либерману. — Попробуй. Я велел Анжелике не жалеть сахара и положить и чуть больше соуса халапеньо.

Либерман откусил кусок. Во рту сладко жгло. Он жевал, зная, что потом это ему дорого обойдется. Эмилиано наблюдал за ним с благосклонной улыбкой. Хэнраган проглотил мясо с хлебом, не разжевывая.

— Ну что, вкусно?

— Пикантно, — оценил Либерман.

— Хочешь пива? — спросил Эмилиано и окунул хлеб в мясной соус, на этот раз для себя. Либерман не успел ответить, как черная рука с вытатуированным на ней скорпионом подала ему и Хэнрагану открытые бутылки.

Эмилиано наклонился к полицейским, и, дыша огнем, прошептал:

— Как говорится в рекламе — лучше этого вам не найти. А теперь скажите, зачем пришли?

— Скобяные товары Резника, — объяснил Либерман.

— Скобяные товары Резника, — повторил Эмилиано с набитым ртом.

— Ты задолжал Резнику, — сказал Эйб. — Ты должен ему двести долларов сорок центов.

— Интересно, — отметил Эмилиано, глядя на своих собратьев по банде, которым все это, по-видимому, не казалось уж очень интересным. — А если я скажу, что не буду платить двести долларов сорок центов?

— Тогда мы можем поторговаться, — сказал Либерман.

— Поторговаться насчет чего?

— Мы можем забыть про сорок центов, — ответил Либерман.

— Это щедро, — серьезно произнес Эль Перро, кивнув головой. — Очень щедро. Двести долларов — это туалетная бумага, чтобы подтереть мою nalga[9], — прошептал Эль Перро, лицо которого находилось теперь всего в нескольких сантиметрах от лица Либермана. Он сделал жест, как бы подтираясь.

Кто-то засмеялся, но это была неправильная реакция. Эль Перро покосился на темный угол, откуда донесся смех. Затем кто-то заворочался за столиком позади Либермана, и полицейский услышал, как этот кто-то встал и направился к ним. Большая фигура наклонилась, прошептала что-то на ухо Эмилиано и затем отошла.