Я только присела на кафельный пол, как Китаянка ворвалась внутрь, точно бык, выпущенный из загона.

Привет, подруга, сказала она, будто мы всю жизнь были знакомы, клевые штаны!

Из бежевой кожаной сумки она выудила бутылку «Фланели Любви #5» так, будто это были не розовые девичьи духи, а хрупкая фаната.

Подруга, повторила она и вытерла нос, мой приятель считает, что ты миленькая.

Матрос?

Ага, мерзкая горилла.

Мы так называли американских моряков: они приводили свои суда в наш залив и важно шлялись по городу, будто мы просили их о защите.

Как его зовут?

Зовут? Понятия не имею. Джо Пыхтун, Джон Хвастун? Хрен его знает.

Вроде приличный парень, сказала я. На самом деле приличным он не выглядел, но мне хотелось поддержать разговор. Она была как пик возбуждения на шумной вечеринке, как момент, сразу после которого прибывают полицейские и разгоняют всех по домам. Мне всегда нравились девицы, которые могли выйти из себя в любую секунду. В их присутствии у меня наконец-то появлялось желание чему-то научиться.

Ему кажется, что ты похожа на «Энн из Зеленых Крыш».[3]Веснушки, рыжие волосы. Мужикам это дерьмо, похоже, нравится.

Я легла и вжалась щекой в холодный пол. Плесень в трещинах зеленела, точно водоросли на дне моря.

Она присела рядом, зажав розовую бутылку между ногами. Мне хотелось пощупать ее пальто, потому что оно выглядело таким мягким и удобным, а все остальное вокруг: кафель, зеркала, утянутый стакан – таким недружелюбным и холодным.

Она налила «Фланели Любви #5» на руки и накапала немножко между грудями. Под меховым пальто у нее не было абсолютно ничего, даже лифчика.

Блин, подруга, мужикам эта гадость так нравится, сказала она.

Мне ужасно хотелось, чтоб она прекратила повторять «подруга».

Тебе надо пойти на вечеринку со мной и Джоном. Мы пойдем развлекаться в треклятый «Королевский Отель».

Я почувствовала тепло, но это была не лихорадка.

Ну подруга, ну давай, заныла она, но не так, как уговаривали Стэнли и Браун – ожидая того, что я никогда не сделаю. Ее уговоры были почти обещанием. Я обещаю, тебе понравится.

Ну а чего тебе еще делать? Тусоваться с Брауном? спросила она и сплюнула на кафель.

Ты знаешь Брауна?

Конечно, я его знаю. Лично я думаю, что он театр одного дрочащего актера. Но меня ведь никто не спрашивает, правда? Всех школьниц-желающих-быть-манекенщицами в «студию» он заманивает исправно. Может быть, они и появятся в «Семнадцати», я не знаю. Но мне все равно, потому что плевала я с высокой колокольни на этих девочек и их глянцевые журналы.

Ты знаешь Джастину? безразлично спросила я, делая вид, что мне все равно. Но сердце забилось, словно тыкало меня изнутри, когда я произнесла ее имя.

Конечно. Кто ж не знает Джастину? Подруга, эта девка просто ненормальная. Ты не слышала, как она – черт, я умираю от жажды.

Она поднесла бутылку «Фланели Любви #5» к губам.

Возьми меня на «слабо» с этой бутылкой? Давай, ну давай, возьми.

А это разве не ядовито?

Это же духи! Смотри, если я выпью всю бутылку, пойдешь со мной в «Королевский Отель»?

Не дождавшись моего ответа, она поднесла бутылку приторных духов к губам. Глотнула, потом еще и еще.

Моряк постучался в дверь. Китаянка! проорал он.

Китаянка! передразнила она избалованным и капризным голосом. Мне вспомнилось, как он дотрагивался до ее лица.

Тебя действительно зовут Китаянка?

Ага, пять раз. Иногда меня зовут Балинезийка. Иногда Таитянка. Мужикам такое нравится. Китаянка обычно проходит на ура. Мне нравится. Очень экзотично.

Мне хотелось задержать ее в туалете, чтобы выяснить, чего натворила Джастина, но моряк постучался опять. Не просто постучался, а очень сильно двинул кулаком по двери.

Ну давай, сказала она. Теперь она стояла надо мной, ее пальцы болтались, словно веревки. Я позволила ей меня поднять, позволила оторвать от пола.

Мой отец скоро будет дома, станет крутиться на кухне в комбинезоне. У меня не было комендантского часа, но я всегда вовремя приходила после школы. Я проверяла, отнес ли он в банк дневной заработок. Я подводила балансы и сверяла счета, потому что в последнее время он стал очень рассеян. Потом он орал на новости, пока я делала домашнюю работу на кровати, потому что мне лучше думалось лежа, под теплым ветерком из окна, пахнущим сиренью и ивой.

Я всегда приходила домой после школы, потому что я не хотела волновать отца.

Может быть, позже, сказала я.

Она плюнула на зеркало, и стекающий плевок превратил ее отражение в портрет девочки со слезой на щеке.

Мне кажется, у меня небольшой жар, сказала я. Вы где будете позже? Я найду вас, честное слово.

Я не знаю в каком гадюшнике окажусь. Я на работе, подруга.

А где ты работаешь?

Она вздохнула. Казалось, она в секунду потеряла ко мне интерес. Она наградила меня Взглядом. Взгляд означал: Топай Назад в Свою Школу. Ты Еще Соплячка.

Я буду в Королевском Отеле. Драная двухтысячная комната. Комната, черт подери, восемь миллионов семьдесят три!

Она вышла. Я слышала, как матрос сказал: Вот и лапочка, и я слышала ее смех – мягкий, отчаянный смех, так непохожий на тот, которым она смеялась мне.

Я перекатилась на живот и засунула руку под футболку – проверить, горяча ли еще моя кожа. Отцовский сад был в полнейшем беспорядке: никакой лужайки, только лоскутки травы и сорняков под дикорастущими деревьями. Но все равно, когда я вернулась домой из «Дня и Ночи», я пошла в сад, потому что поняла, что сейчас нет для меня места лучше.

Раньше мое тело никогда не бывало таким горячим.

Я засунула руку между ног, желая протолкнуть ощущение дальше, засунуть его в самую глубину, быстрее и глубже, глубже и быстрее, пока не забудусь в нем. Земля подо мной была твердой, тверже любого мальчика. Мои бедра приподнялись; я услышала свой тихий и протяжный вздох.

В саду кто-то еще был, я услышала шаги за кустами роз.

Я разглядела его; мое лицо еще вжималось в грязь. Отец. Он стоял в нескольких футах с серебряными ножницами в руках. Он не закончил срезать цветы, а просто развернулся и пошел по утоптанной дорожке к дому. Я знала, что он наблюдал за мной, потому что в его глазах я разглядела вину и ужас.

Смахивая грязь с лица, я перевернулась на спину. Я смотрела на небо, которое превращалось из серого в черное, потом на нем появились первые звезды. Ветер коснулся моих волос и прошелестел в деревьях.