Я проигнорировала ладонь Артура и поднялась сама. Тот недовольно поджал губы, но смолчал. И сказал:

— Наверное, ты устала и хочешь переодеться. Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь жить.

— Долго и счастливо, я надеюсь? — пробормотала я.

— Нет. До конца июня.

Ясно. Шуток он тоже не понимает… Или притворяется.

А я вдруг почувствовала, что и впрямь колоссально устала. Вообще плевать, что будет дальше. Просто хочется поспать. И в душ. Видимо, весь адреналин выветрился.

А завтра с новыми силами начну разбираться, что тут происходит. Может, на свежую голову это лучше получится.

Может, это вообще окажется сон, кстати.

Я поплелась за Артуром к выходу, на прощанье махнув Бору. Бор отзеркалил мой жест. Мастер Говерик шарахнулся от меня, как от прокаженной, но уже не так далеко, как утром. Привыкает, вестимо.

У порога Артур обернулся. Тонкая неприятная улыбка плясала на его губах:

— Тронешь моего фамильяра — заживо закопаю, ясно? — очень тихо пообещал он Борису.

Тот заржал и показал средний палец.

М-да.

Вслед за Артуром я шла по гулким коридорам академии Форван.

Судя по всему, здание было старым — по-настоящему старым. Камни, составлявшие его, потемнели, сточились и приобрели нежелательную для готики мягкость форм. У многих ангелов, стоящих в глубоких нишах, были сколы на носах и пальцах.

А еще у половины из них имелась особенность… Я остановилась, чтобы рассмотреть одну из таких скульптур подробнее.

— Что? — тотчас цепко оглянулся Хофф Эдинброг.

Он шел в метре передо мной, очень прямой и молчаливый, и я, признаться, думала, что оно обо мне забыл. Ан нет, смотрите-ка. На страже имущества.

— Ваши ангелы. Они улыбаются, — задумчиво протянула я.

Это действительно было так: скульптура стояла, наклонив голову вбок, кокетливо расправив крылья, приподняв руку в благословении и растянув губы веселой скобкой.

Она жутко напоминала «Улыбку Реймса» — фигуру с Реймсского собора, которая была покалечена в годы Первой мировой войны, получив строительной балкой по макушке.

Тот прискорбный факт, что статуя тогда лишилась головы, в итоге обратился ей плюсом: голову собрали заново, а ангел вдруг стал знаменит… Сначала как символ антифашисткой пропаганды, а потом — просто, сам по себе.

Потому что теперь не только учёные, но и общественность пригляделась к ней и поняла: черт, да он улыбается! Да еще и так озорно!..

Тогда как "нормальным" средневековым ангелам не пристало радоваться. Чай, не в сказке живут. У нас на земле таких улыбчивых можно чуть ли не по пальцам рук сосчитать. В средневековье это были первые, редкие и смелые признаки грядущего гуманизма…

А тут — целый ряд улыбак в одной лишь только академии. Интересно у них развивался мир, наверное. Похож на наш, да не совсем.

Я рассказала это Артуру.

Эдинброг выслушал мое объяснение с неожиданно-цепким любопытством. Потом подошел и встал рядом, тоже смотря на скульптуру. Потом растерянно хмыкнул.

— Что? — на сей раз спросила я.

— Я живу в Форване пять лет, но никогда не замечал, что они улыбаются, — сказал он. — Ужас какой. Ты весьма наблюдательна. Ты сама скульптор? Там, у себя?

— Нет. Я историк искусства. Ну, по образованию.

— А почему не скульптор? Разве создавать своё не интереснее, чем описывать чужое?

— Все интересно по-своему, — деликатно не согласилась я. — Мне познание ближе, чем созидание. Во всяком случае, сейчас… Тебе тоже, наверное: раз ты лучший студент и все такое?

Артур неопределенно пожал плечом, потом еще раз скользнул взглядом по ангелу:

— Это важная деталь — про улыбки. Спасибо. Учту ее.

Сердце мое удовлетворенно екнуло даже от такой скупой признательности.

А Артур кашлянул и вновь натянул равнодушную маску:

— Идем дальше.

* * *

Вскоре мы оказались в спальном крыле академии. Здесь было поуютнее: пушистые ковры, вытертые в центре усердно топчущимися студентами; разноцветные гобелены на стенах; вместо факелов — круглые бра, горящие теплым желтым цветом.

Я вдруг поняла, что все, кого мы встречаем по пути — мужского пола. Причем они смотрели на меня очень удивленно, некоторые и вовсе застывали столбами. Чей-то фамильяр — огромный черный дог — тихо зарычал при моем появлении.

Я спросила Артура о причине подобной гендерной ситуации. Артур сказал, что мы в мужском флигеле. Я спросила, с какой это радости мы в мужском флигеле, если я очевидно девушка. Артур сказал, что я заблуждаюсь, с юридической точки зрения я фамильяр.

— А фамильяры живут со своими хозяевами.

Я встала как вкопанная.

— Еще чего! — уперла я руки в боки. — Я не собираюсь с тобой спать!

Парочка мимопроходящих сдавленно хихикнула в рукава мантий.

— У тебя свое место, не переживай, — отрезал Артур.

— Приготовленное с расчетом на тигра? Что это? Коврик? Пуфик?

— Вольер.

— Вольер?! — я аж задохнулась. — Ты издеваешься? Пожалуйста, скажи мне, что ты издеваешься!

Он посмотрел на меня взглядом задолбанного в край человека. И молча открыл дверь в спальню, к которой мы успели прийти.

Черт, там действительно был вольер.

ЧЕРТ.

Поманили Вилку отдыхом, называется…

Впрочем, вольером комната не ограничивалась.

Спальня Артура оказалась неприлично, не по-студенчески большой. Здесь приятно пахло сандалом и дубом. Cтены были обшиты деревом, потолок украшала синяя геометрическая роспись. Два больших арочных окна зашторены, кровать — спрятана под темно-зеленым балдахином. Пузатый комод, трюмо, массивный стол и хрустальный шар на подставке.

Да-а-а… Нам бы такие комнатки в общежитии!

В комнате были еще две двери. На одну приделали однозначную латунную табличку с изображением ванны. Табличка на второй двери была сорвана — только и остались две неаккуратных дырки…

Артур увидел мой интерес и тотчас встал так, что закрыл мне обзор на эту дверь:

— Это моя территория. Тебе запрещено туда заходить, — ледяным тоном оповестил он.

Взгляд при этих словах у него был такой, что сразу понятно — парень готовился стать дрессивщиком.

— Хтыщ! — сказала я, имитируя звук хлыста. А потом фыркнула и отвернулась.