Вот дают, они еще ему и медаль на веревочке на шею привесили! Не хватает только барабанной дроби и гимна, а так – полный джентльменский набор. Она, конечно, понимала, что институтская атмосфера не располагает к дорогим подаркам, но так не любить своего босса, чтобы отделаться фотографией в папке и парой вшивых пустяков? Как он еще их всех не поувольнял – непонятно. Хотя кто знает, может, после сегодняшнего банкета и поувольняет. И правильно сделает.

– А я стою, извините, не к столу, в уборной, курю, а в соседних кабинках Дроздов и Моргунов кукуют. Так этот Моргунов Дроздову и говорит: «Гад, Станский, трешку так и не поставил, третий раз кнему хожу»! А я ему так тихонечко отвечаю из-за дверки: «И не поставлю»! – И собравшиеся дружно захохотали.

Бубнова смотрела на гостей, и в ее душе поднималась волна необузданной злости. Какого хрена, черт возьми, она здесь таскается с подносом, обслуживая весь этот сброд? Да она в тысячу раз лучше любого из них, просто им на тарелочке с самого рождения преподнесли то, за что ей предстоит расшибиться в лепешку. Конечно, можно и покуражиться, когда у тебя есть свой дом и когда там есть булка с маслом, а вот попробовали бы они кусаться и царапаться так, как приходится ей, тогда бы она на них посмотрела. Не велика заслуга скушать готовый бутерброд.

Анатолий сидел за столом и пил. Вечер пролетал абсолютно бездарно. Все сотрудники пришли со своими женами и мужьями, как и полагается примерным супругам, пуская пыль в глаза начальству и в душе сожалея о подобной компании. Из всех, кто присутствовал в зале, в гордом одиночестве был он один. Конечно, сослуживцы старались развлечь его разговорами, но это было все не то: не хватало изюминки, остроты, для того чтобы вечер засиял новыми красками.

Надо же, вечеринка оказалась закрытой. Почему Кленов решил, что так будет лучше – неизвестно, но посторонних на банкете не было, а вариться в собственном соку было скучно. Конечно, угощение было мировым, но ехать за тридевять земель, чтобы выпить дармовой водки, пускай и хорошей, – глупо, этим можно заняться, не уезжая от дома на другой конец Москвы. Ладно бы еще посетители какие-нибудь были, пусть не приволокнуться, пусть хоть поглазеть на хорошеньких девочек – и то развлекуха была бы, но смотреть на волнистые складки жира, выступающие под платьем у жены босса, – застрели как надоело.

Конечно, хорошенькие женщины были и здесь, но пялиться на них было не просто неудобно, а даже нелепо, так что после пары комплиментов, произнесенных в их честь в начале вечера, делать стало совсем нечего.

Жена зама была очень даже ничего себе, сразу видно, что еще та штучка, но заглядывание в декольте и рассматривание ажурной резинки чулка на ноге в конечном итоге не могло привести ни к чему, кроме многозначительного поглядывания, а такие развлечения на уровне детского сада Анатолий давно перерос.

Жена Станского смотрела на Анатолия кокетливо и многообещающе, но на подобный подвиг он был не способен, потому что столько выпить не в состоянии ни один живой человек. Ладно, минут через двадцать нужно будет заявить, что пора домой, потому что сын болен, и отчалить, судя по всему, ловить здесь больше нечего.

…Оксана вытянула шею и облизнула губы. Так-так-так, интересненько. Все парами, а этот неприкаянный.

«Неженатый, что ли? – пробубнила она, стараясь разглядеть правую руку мужчины. – Нет, вроде окольцованный, как положено. Тогда что же он торчит один как перст? Может, дефектный? Вроде нет. Такое ощущение, что он сейчас заснет прямо за столом. Надо бы разведать, что да как, всем известно, что жена не стенка, а тут, судя по всему, и двигать особенно не придется. Гол как сокол, но, говорят, сегодня у нас профессура московская гуляет, чем черт не шутит, а может, он – то, что я ищу? Выглядит вроде прилично, по крайней мере по сравнению со всеми этими учеными столпами. Если приглашен, то, скорее всего, с кафедры, а значит, уже институтский. Если с кафедры – значит, москвич. Не факт, конечно, но узнать стоит. И потом, ему лет сорок пять – сорок семь, так что закономерным было бы то, что у него уже своя личная жилплощадь имеется, а когда мужику почти пятьдесят, из него веревки вить можно. А что, возраст самый что ни на есть плодотворный: жена уже надоела до печенок, а порох в пороховницах еще остался. И потом, чем я рискую? – при этой забавной мысли Бубнова прыснула в кулак. – Если ошибусь, так и фиг с ним, брошу, не задумываясь, на вторые сутки, а если нет – так он не самый противный вариант».

Анатолий уже приподнимался со стула, решив откланяться, когда над самым его ухом прозвучал мелодичный женский голос:

– Вы не будете очень против, если я поменяю вашу тарелку?

Подняв глаза, Нестеров увидел, что около его стула застыла симпатичная девушка с подносом и смотрит на него ласковыми, лучащимися от улыбки глазами.

– Что вы, я совсем не против, пожалуйста, – ответил он, садясь на стул обратно и отмечая про себя, что девочка явно недурна.

Ставя на стол чистую тарелку, девушка случайно коснулась руки мужчины и, покраснев, извиняющимся тоном произнесла:

– Простите, ради Бога, я не хотела.

– Что вы, мне даже приятно, не стоит извиняться, – покровительственно проговорил Анатолий, забавляясь смущением девушки и ощущая себя хозяином положения. – Вы, наверное, устали, столько часов на ногах. Не хотите ли шампанского?

– Что вы, я не могу, – качнула головой она, продолжая улыбаться, и Анатолий скорее почувствовал, чем увидел в ее глазах сожаление вынужденного отказа.

– А почему?

– Я же на работе, у нас во время смены не положено.

– Тогда, может быть, после смены?

– До конца работы еще больше двух часов, – произнесла она, и в ее голосе Анатолию послышались бархатные нотки. – Слишком долго ждать.

– А я никуда не спешу, – тихо проговорил он. – Тогда как?

– Тогда совсем другое дело.

Девушка ушла, а Анатолий, поглядев ей вслед, подумал, что вечер, пожалуй, не так уж и безнадежен.

Первые три дня после ухода мужа казались Светлане абсурдом. Ощущение того, что сейчас откроется дверь и на пороге появится Анатолий, было настолько реальным, что несколько раз за день она подходила к входной двери и прислушивалась, не доносится ли звук знакомых торопливых шагов. Но на лестничной клетке царила тишина, не нарушаемая даже рычанием соседского пса.

Пару раз Светлане казалось, что за шумом воды и шипением масла в сковороде она не расслышала, как в двери повернулся ключ. Бросив все, она шла вкоридор, но там никого не было, а вид входной двери, безучастно наблюдавшей за ее действиями, оптимизма не вселял.

С Аленкой по телефону она общалась запросто, выслушивая ее новости и разговаривая о всяких пустяках, не затрагивающих ничего серьезного. На вопрос об отце неожиданно легко для себя она ответила, что Толя был вынужден уехать на некоторое время в командировку, и, благо такое уже случалось раньше, Аленка не стала расспрашивать о подробностях, и разговор перешел в другое русло.