Пчела выдернул автомат из его рук, но Космос тут же вытащилиз-за пазухи тэтэшник и с той же идиотской гримасой направил его на друга.

– Дай сюда, придурок лагерный! – разъяренный Пчела схватилсяза ствол пистолета и что было сил рванул его на себя. Космос ствол не отпускал,и, чтобы завладеть оружием, Пчеле пришлось протащить его вместе с креслом черезполкабинета.

– Белый что сказал? – выпустив, наконец, пистолет, как ни вчем не бывало вяло поинтересовался Космос. – Где они?

– Я ж тебе говорил, звонил не он, звонил Фил… – сдерживаягнев, ответил Пчела. – Сказал, что они на пару дней исчезнут, потом Саша самнас найдет. – И все?

– Еще сказал, чтоб мы ездили в танке, – невесело усмехнулсяПчела.

Макс привез Олю с ребенком на дачу километрах в сорока отМосквы. Дачка была совсем небольшой – в три крохотных комнатенки – и, к томуже, толком не достроенной. В щели между оконными проемами и рамами задувалпрохладный осенний ветерок, от голых кирпичных стен веяло сыростью, воздух былпропитан настоявшимися запахами цементного раствора, олифы и свежеструганыхдосок.

Намаявшийся Ваня прямо в одежде уснул на старом продавленномдиване. Для тепла его еще укрыли разномастным тряпьем, которое отыскалось в доме,– куском плотной портьеры и чьей-то довольно новой телогрейкой, лишь слегкаперепачканной известкой. Мальчик спал неспокойно – вздрагивал, ворочался,тяжело вздыхал… А еще он время от времени покашливал, и это, конечно,беспокоило Ольгу. Какой-то нехороший у него был кашель – сухой, отрывистый…

Впрочем, главной заботой, ее непреходящей головной болью,разламывающей виски, оставалась жуткая картина боя, разыгравшегося прямо у неена глазах. И оглушительная пальба, и страшный черный человек с трясущимся отвыстрелов автоматом, и широко раскинувший руки Валера Филатов, медленноопрокидывающийся на спину, и, конечно, Саша – неподвижно лежащий ничком наковре из рассыпавшихся роз…

Все это неизгладимым кошмаром навсегда запечатлелось в еепамяти. И Оля понимала – как бы она ни старалась, как бы ни успокаивала себя,ей уже никогда не удастся забыть тот опустошающий душу ужас, который онапережила, когда впивалась взглядом в застывшую фигуру мужа на асфальте, гадаяпри этом – жив ли он или же с этой секунды она стала вдовой.

Обхватив себя руками за плечи, Оля мерила шагами теснуюкомнатку. Ее бил озноб – не от сквозняков, гулявших по даче, а от чудовищногонервного напряжения, никак не оставлявшего ее. «Что дальше?» – вот вопрос, накоторый она лихорадочно искала ответ. Как им жить дальше? Сделать вид, что всестрахи позади, жить, как прежде, и каждый день ждать следующего покушения,изводя себя одной-единственной мыслью – а вдруг на этот раз оно окажетсяуспешным? Провожать Сашу утром, целовать его и думать при этом – а вернется лион вечером домой, не прощальный ли это поцелуй? Вздрагивать от каждоготелефонного звонка, опасаться любого встречного незнакомца? Боже, да разве отакой жизни она мечтала?! Да и можно ли назвать это жизнью?!

А ведь она давно ждала чего-то подобного. Подсознательнопонимая, что за все рано или поздно приходится платить, она не раз заводила смужем разговоры о том, что ему давно пора переходить к другой, более спокойнойжизни. И он обещал ей это! Обещал тихую и мирную жизнь легального бизнесмена,и, похоже, сам верил в то, что вскоре так оно и будет!

«Нет, не будет этого никогда!» – вдруг поняла Ольга.

Никогда жизнь Белова не будет тихой и мирной, потому что всяего жизнь – это сплошная ходьба по перилам моста! Без этого он просто не может.С мальчишеским упрямством он снова и снова лезет на них, не понимая, что темсамым тащит за собой всех тех, кто его любит!

Черт дернул ее влюбиться в этого бандюка! И какой же наивнойдурой она была, когда свято верила в то, что под ее благотворным влиянием онизменится, что порвет с друзьями, что вырвется из бандитского круга!

Оля уже понимала, что настала пора что-то резко менять, норешиться на крайние меры она пока не могла. В тягостных раздумьях онапродолжала ходить по комнате.

Сквозь пустой дверной проем она заглянула в соседнеепомещение, служившее, видимо, кухней. Макс сосредоточенно ковырял отверткойстаренькую электроплитку. При этом Олин телохранитель имел настолькообыденно-домашний вид, что, глядя на него, невозможно было даже представить,что всего несколько часов назад он убил двоих человек. Двое других охранников,вызванные Максом на дачу, сидели за столом и чистили картошку.

– Вот попали – мама, не горюй! – с досадой покачал бритойголовой один из них. – Из еды в доме одна картошка!

– А ведь мимо магазина ехали… – озабоченно поддакнул емувторой.

– Да, кстати, Олег, – Макс повернулся к тому, что былпостарше, – завтра с утра я останусь с Олей, а ты сгоняешь на рынок и купишьтам все по полной программе…

В другой ситуации и в другом настроении Оля навернякаоценила бы несомненный комизм этой идиллической картины – бритоголовыемордовороты с пудовыми кулаками в роли кротких и прилежных домохозяек. Носегодня ей было совсем не до смеха. Наоборот, вид этих старательных туповатыхфизиономий был ей отвратителен. Так и не зайдя на кухню, она вернулась к сыну.

У Макса зазвонил мобильник. Ольга слышала, как он негромкоответил:

– Да… На месте. Даю… – Макс появился на пороге и протянул ейтелефон. – Оля, извини, это Саша…

– Слушаю, – стараясь говорить ровно, без эмоций, произнеслаона.

– Оль, ты уж потерпи, моя хорошая, – раздался в трубкеозабоченный голос Саши. – Мне придется здесь поторчать, пока я определюсь, чток чему…

– Хорошо, – бесцветным голосом ответила Оля.

– Отключи свою трубу – не забудь. И сама с нее не звони, –проинструктировал ее муж. – Если что срочное – скажи Максу, он знает, как сомной связаться.

– Хорошо, – повторила она.

Белова насторожил подчеркнуто безучастный голос жены. Онпонимал, что виноват перед нею, и ожидал от нее справедливых упреков, взрыванегодования, может быть, даже слез… Такой странный тон оказался для негоабсолютной неожиданностью.

– Я люблю тебя, маленькая моя, – произнес он как можнонежнее.

– Я знаю, – сказала она так, словно он сообщил ей, чтосегодня – четверг.

Помолчав, Саша вздохнул и виновато спросил:

– Оль, ты в порядке?

– В полном порядке.

– А Ванька?