— Она из источника.

— Но необработанная? — Она только-только отошла после долговременного приема антибиотиков, которые оказались не меньшим злом, чем паразиты и пищевые отравления. При одном воспоминании о сорока восьми часах в больнице Атика заболел желудок. — Видишь ли, мне нельзя пить неочищенную воду.

— Ты самая изнеженная, болезненная женщина из тех, которых мне приходилось встречать.

— Вовсе я не…

— Астма, тепловые удары, проблемы с желудком, обезвоживание.

— Я не просила меня похищать! Это была твоя идея, а не моя. Если тебе не по вкусу состояние моего здоровья, в следующий раз прежде чем красть женщину, узнай о ней побольше!

Он мрачно покачал головой.

— Ты здорово осложняешь мне задачу поисков мужа для тебя. Упрямые жены у нас не котируются.

Телли едва не расхохоталась.

— Для дикого кочевника у тебя обширный словарный запас.

— Я люблю читать между набегами на города. — Он прищелкнул пальцами. — Теперь пей. Никто из наших мужчин не женится на женщине, если она мертва.

— Мне не нужны ваши мужчины.

— Ты очень любишь спорить.

— Просто имею собственное мнение. И что бы ты там ни думал, характер у меня обычно покладистый. Просто ты будишь во мне все худшее. — Она взглянула на него. — Как вчера. У меня давным-давно не было приступов астмы. Спасибо пыльному мешку, который ты нацепил мне на голову. Отвратительно! Я чуть не задохнулась.

— Я заметил. — Тэа мрачно созерцал ее. — Но зато вела себя тихо.

Нет, так больше продолжаться не может. Сейчас у нее будет истерика.

— Пожалуйста, уйди. Оставь меня одну.

Он не ответил. Минуту сидел так тихо, что Телли подумала — ушел. Но подняв голову, встретила его теперь уже знакомый осуждающий взгляд.

— Пей свой чай, — устало произнес он. — Это пустыня, и жара обманчива. Если не будешь пить, то никогда не сможешь фотографировать и тем более не доберешься до Касабланки. — Взяв чашку, Тэа поднес ее к губам Телли.

— Я не доверяю этой воде. Да, мне хочется пить. Но вода должна быть из бутылки.

— Ты видела поблизости магазины?

— Нет, но в городе они были.

— Не предлагаешь ли ты отправить кого-нибудь за водой в бутылках?

— Я предлагаю отправить кого-нибудь назад со мной.

Тэа прижал пальцы к вискам.

— Все та же надоедливая песня.

Может, он и не понимает, но ей это надоело не меньше его.

— Я только начала.

— Надо отрезать твой язык.

— Ты не станешь, — вспыхнула Телли. — Моему будущему мужу это может не понравиться.

— Верно, — ответил он. — Изъяны снижают стоимость невесты. А значит, побереги свой язык и выпей чай. Или я волью его тебе в глотку.

Чашка снова приблизилась к ее лицу. На сей раз Телли взяла ее.

— Если я выпью чай, ты уйдешь?

Уголок его рта приподнялся.

— Да.

И все равно она сомневалась.

— А если я умру от дизентерии, обещаешь похоронить меня по-христиански?

Уголок рта дернулся снова.

— Не могу этого обещать, но мы отвезем твой прах в Касабланку.

Непонятно, следует пугаться или радоваться его слабым улыбкам. Ясно, что особой склонности к веселью он не питает.

— Отлично, я пью. И ты уходишь. — Она быстро опрокинула в себя чашку, поморщившись от горьковатого вкуса, но все равно благодарная за влагу. Горло пересохло, и одной чашки недостаточно, но для начала и то хорошо. — Готово.

Он поднялся, но сразу не ушел.

— Кстати, может мы варвары и бандиты, но вся наша вода кипятится. Ты могла набраться паразитов в городе, но от меня ты их не получишь.

И улыбаясь — улыбаясь! — Тэа вышел вон. Как только он покинул палатку, Телли схватила подушку, прижала к лицу и зашипела от досады.

Он не может держать ее здесь! Не может. Как не может серьезно рассуждать относительно мужа для нее. Ее затрясло. Отсутствие всяких контактов с родиной делает ситуацию удручающей. Никто не заметит, если она вообще исчезнет с лица земли. Долго привязанная к семье, Телли покинула ее лоно слишком поздно, но уж вырвавшись, бросилась на край света.

Мама иногда шутила, что единственным источником сведений о дочери стали ежегодные открытки на Рождество. Раньше мог забеспокоиться Паоло. Это Паоло научил ее лазить по горам и плавать под парусом, справляться со своими страхами и идти вперед. Но, потеряв его, Телли никогда не искала ему замены.

Считала, что достаточно разбить сердце однажды. Замуж за Паоло она не собиралась, но если бы вдруг вообще собралась — а тут огромное «если», — то вышла бы только за него. А так вопрос брака отпадал.

Тиская в руках подушку, Телли пыталась вспомнить, с кем она разговаривала в последний раз, кому писала, посылала сообщения по электронной почте.

Знает ли кто-нибудь, что она в Северной Африке? Возможно, ее издатель и в курсе, но они часто месяцами не общаются. Телли слепо глядела на нетронутую еду. Пришло время платить за свою беззаботность.

Снаружи снова кричал старик, чего-то требуя от нее. Она не понимала ни слова, потому что он говорил с акцентом или на диалекте, который ей раньше слышать не приходилось. Но прежде чем девушка успела ответить, он вошел в палатку, неся довольно большой медный чан. Установил его на ковре, вышел. И вернулся не один. Три человека несли кувшины с водой.

Ванна.

Значит, кое-что из сказанного ею проникло в сознание Тэа. Телли вымыла волосы, вымылась сама. К моменту окончания купания вода стала совсем холодной, но ощущение было тем не менее божественным. Пока Телли не обнаружила, что ей нечего надеть, кроме грязной одежды.

С сожалением облачилась в нее снова, кое-как привела в порядок волосы. Огляделась по сторонам. Палатка надоела ей до смерти. За единственный проведенный тут день Телли уже успела все возненавидеть. Значит, пора обследовать лагерь.

Едва появившись на пороге, Телли ощутила себя в центре внимания. Окружающие явно не одобряли ее прогулки, но никто не попытался ей помешать. Не заговорил, не задержал.

Лагерь оказался обширнее, чем ей показалось. Тут было больше десятка палаток, некоторые — огромны. Телли предположила, что они служат местом, где едят и общаются.

Вокруг нее запрыгала запаршивевшая собачонка на трех лапах. Телли вначале хотела отогнать ее,

потом решила, что компания не помешает. Первый друг тут.

Нагнувшись, почесала собаку за ухом.

— Если б моя камера работала, я бы сделала твой портрет. — Пес замахал обрубком хвоста. — Бедняжка. Ты выглядишь так же плохо, как и этот лагерь.