— Не думаю, чтобы мне пришло в голову ненавидеть своих родственников. У меня их не меньше ста, и все они богаты.

Он подумал, что если она себе на уме, то поспешит уйти от этого разговора. И затем с некоторой долей цинизма решил, что она вовсе не так невинна, как кажется с первого взгляда. С легким волнением в голосе Мирри сказала:

— О, вы ведь не подумали, что я имею в виду дядю Джонатана… конечно нет! От него я приняла бы что угодно. Он совсем другой.

— Вот как?

— Конечно! Он не дарит мне поношенных вещей. Он дал мне чек и велел купить все, что захочется… это настоящие, настоящие деньги, с ними можно идти в магазин и делать покупки! И он подарил мне на день рождения нитку жемчуга! Видите? Я ее надела. Правда, красивая? И он сказал, что устраивает праздник не только для Джорджины, но и для меня!

Похоже, дядя Джонатан из кожи вон лез, чтобы понравиться своей племяннице.

— А как вы относитесь к Джорджине? — лениво поинтересовался Фрэнк. — Она тоже добрая?

Мирри провела пальчиком по жемчугу и опустила глаза на белые оборки.

— Она очень добрая, — тоненьким голоском произнесла она.

Прошло немало времени, пока Фрэнку представилась возможность потанцевать с Джорджиной Грей. Она очаровательно исполняла роль хозяйки, проявляя недюжинные способности, и Фрэнк получил от общения с ней немало удовольствия. Ее голос, манера вести себя и походка поражали непринужденностью, изяществом и очарованием. Он вспомнил старую няню Сисили Эббот, которая о ком-то сказала, что все, за что бы она ни бралась, получалось у нее замечательно. Он подумал, что это в полной мере относилось к Джорджине Грей.

Фрэнк перевел разговор на Мирри:

— Энтони сказал мне, что она приехала недавно, погостить.

— Пожить с нами, — уточнила Джорджина. И добавила: — Наверное, она останется у нас.

— Мирри мне рассказала, что мечтала заниматься балетом.

— Да, но балетом надо заниматься с детства.

— Однако она очень хорошо танцует.

— Вы правы. Но балет — совсем другое дело. Им начинают заниматься лет с семи или еще раньше. И это означает многочасовые упражнения каждый день в течение многих лет.

— Нельзя не согласиться.

Его поразило, как серьезно она говорила об этом. Затем они перевели разговор на другую тему. Больше имя Мирри Филд не всплывало в их непринужденной беседе.

Позднее Фрэнк не раз вспоминал одно происшествие, случайным свидетелем которого он оказался. После танцев все отправились ужинать. Его партнершей оказалась Сисили Хатавей, и не успели они уютно устроиться за столом, как она заявила, что потеряла носовой платок. Она точно помнила, где оставила его, и Фрэнк отправился на поиски.

— В кабинете, Фрэнк. Мы с Грантом были там, я приводила себя в порядок. Это подарок Гранта, он обшит настоящими кружевами.

Фрэнк довольно легко нашел платок и, подняв его, собрался уходить, когда услышал легкое постукивание, доносившееся со стороны окна. Он засунул платок Сисили в карман и отодвинул ближайшую занавеску. Она как раз прикрывала застекленную дверь, ведущую на террасу. Дверь была полуоткрыта, и шум, который он услышал, происходил оттого, что дверь под порывами ветра то и дело стукалась о косяк. Но не успел Фрэнк задернуть занавеску, как дверь распахнулась, и не от порыва ветра. На пороге стояла Мирри Филд в своем белом платье и смотрела на него широко открытыми испуганными глазами.

— Ох! — произнесла она, схватившись рукой за горло.

Что ж, девушки выходят на улицу во время танцев, хотя ночь была довольно холодной для такого легкого белого платья. Но где же ее спутник? Зачем девушке выходить одной в промерзший сад? В любом случае, это чистое безумие.

— Извините, я напугал вас, — сказал Фрэнк. — Пойдемте, я принесу вам горячего супа. Вы, должно быть, замерзли.

Мирри продолжала смотреть на него:

— Я… мне стало жарко… я просто вышла подышать воздухом.

Они вместе вернулись в столовую. Довольно долго Фрэнк не вспоминал об этом.

Это был приятный уик-энд. В полдень Фрэнк с Энтони дошли пешком до Абботсли и провели время до чая в обществе Гранта и Сисили Хатавей, после чего Энтони вернулся в Филд-Энд, а Фрэнк из Лентона отправился поездом в Лондон. Отвратительное дело Крессингтона началось на следующий день, и Фрэнк был так занят, что у него не оставалось ни сил, ни времени на посторонние мысли, пока так внезапно разгоревшийся скандал так же внезапно и не закончился, и Скотленд-Ярд вздохнул с облегчением. Старший инспектор Лэмб потерял в весе четырнадцать фунтов, что вызвало у него бурю негодования, хотя он прекрасно обходился без лишнего веса. Гораздо больше Лэмба беспокоило то, что он начал страдать бессонницей, вещь для него столь необычная, что она пагубно отразилась на его характере. Для Фрэнка это дело закончилось более благополучно, он был увенчан лаврами, но при этом понимал, что находился на волосок от смерти и что в следующий раз так испытывать судьбу можно только в том случае, если всерьез соберешься расстаться с жизнью.

Любопытно заметить, что на сцене актер действует в рамках своей пьесы и всегда знает, что именно он играет: комедию, трагедию, мелодраму или фарс. В реальной жизни все жанры перепутаны и сам актер вынужден то и дело менять характер исполняемой им роли; при этом постоянно меняются правила игры, они нигде не записаны, а поэтому чрезвычайно трудно следить за развитием действия. После приятного пролога, местом действия которого был Милд-Энд, жанр начавшейся пьесы воспринимался как салонная комедия, а дело Крессингтона казалось мелодрамой с лихо закрученным сюжетом. Фрэнк покинул один театр и поспешил на подмостки другого. Но действие пьесы в Филд-Энде продолжало развиваться без него.

В этот момент на сцене появилась Мэгги Белл. Она осталась калекой после того, как ее сбила машина на улице деревни Дипинг, ей тогда еще не было двенадцати. Сейчас ей перевалило за тридцать, но за это время она не подросла, не повзрослела и продолжала с гордостью вспоминать тот «нечастный случай». Она нетвердо держалась на ногах и никогда не выходила на улицу. Но это не мешало ей быть в курсе всего, что происходило в Дипинге и его окрестностях. У нее были три основных источника информации. Мэгги целые дни лежала на кушетке, придвинутой к окну в комнате, находившейся над магазином бакалейных товаров мистера Биссета и выходившей окнами на улицу. Владелец этого заведения, предприимчивый мужчина невысокого роста, прикрепил над дверями вывеску с таким названием, но его лавочка давно превратилась в универсальный магазин. Помимо бакалейных товаров, обозначенных на вывеске, мистер Биссет продавал комбинезоны, как женские, так и мужские, сезонные овощи и фрукты, джемы и варенья, приготовленные миссис Биссет, а также лакричные конфеты, которые с момента их появления пользовались большим спросом, а теперь распространились почти по всей Англии. Миссис Биссет изготавливала их по рецепту, секрет которого, как она хвастливо заверяла, хранился в их семье больше двухсот лет, и все эти годы его передавали только ближайшим родственникам. В дни, когда готовилось это лакомство, запах проникал не только в те две комнаты, которые снимала у почтенных супругов миссис Белл; аромат распространялся по деревенской улице на расстояние не меньше пятидесяти ярдов, что, по мнению миссис Биссет, являлось лучшей рекламой для ее конфет.