— Спасибо, — поблагодарил я.

Вера принялась складывать принадлежности на поднос. Сверху залаяла собачка, я напрягся, но в остальном было тихо. Судя по падающему сверху свету — день.

— Мне бы в туалет.

— Могу катетер поставить, — пожала плечами Вера. — Это я умею лучше, чем вынимать пули.

— Нет, —  ужаснулся я. — Я же не умираю.

— Вполне возможно, что умираете, — отозвалась она легко. — У меня нет нужных лекарств. А наверху все плохо, там вас активно ищут, в туалет я вас не пущу. Принесу ведро.

Она ушла, потом вернулась, прогремев ведром. Я выпил воды, удивляясь тому, что не возникает голод. Вера была права — накатило. Схлынув адреналин, вернулась боль, что жарко пульсировала и ворочалась внутри моего тела, словно рвалась наружу. Сознание начало мутиться. Но все равно, засыпая на холодном полу тёмного погреба, я улыбался.

Я все время думала о том, что он уже умер. И как мне быть, если он умер? Полицию вызвать? Признаться бандитам? Закопать там же, благо пол в погребе земляной? Настроения ни эти мысли, ни то, что происходило вокруг, мне не прибавляло. В деревне снова что-то горело. Здесь летом было достаточно живо, приезжали те, кто использовал свои дома, как дачи, дети бегали на речку. Сейчас словно повымерли все. А может не словно, может правда?

Так больше продолжаться не может, думала я. И тем не менее продолжается. Кажется — бесконечно. И не верилось, что кто-то настолько сильный может позволить себе держать в страхе целый населённый пункт, пусть и маленький.

Мне постоянно хотелось спуститься и посмотреть, дышит ли мой нечаянный пациент. Я прислушивалась к тому, что происходит в деревне и спускалась. У меня сердце обмирало, а Тотошка, мой верный друг, лежал у самого люка, свесив вниз голову и смотрел на меня. Если придут, он залает. Если мне повезёт я успею вылететь наверх по лестнице, застелить ковёр и поставить на место стол. А если не повезёт…

Дрожащими руками мерила ему температуру. Проверяла состояние ран. Та, что на животе, беспокоила меня больше всего. Если начнется заражение, то мои слабые антибиотики его не спасут. Тем не менее я ставила укол, пыталась напоить, он снова впал в беспамятсво, накрывала его одеялом. В бреду он повторял то моё имя, то звал какого-то Рому, потом слова сбивались и в них переставал угадываться смысл. День был бесконечным.

В ворота мне постучали после обеда. Я варила бульон куриный — больному надо поесть. Погреб был закрыт. Сердце тревожно замерло и пропустило пару ударов. Тотошка залаял, а я поспешила открывать — таких гостей лучше не злить.

— К клубу иди, — махнул пистолетом парень.

— У меня мясо варится, — робко сказала я. — Я выключу?

Парень глянул на меня так, что мясо сразу отодвинулось на десятый план. Закрыла калитку, чтобы не выбежал пёсик и пошла. Я не одна шла. Улица не была очень уж населённой, но я видела ещё человек восемь, идущих в том направлении.

Клуб давно был закрыт за ненадобностью. Вокруг порос бурьяном, но перед зданием небольшая заасфальтированная площадь. Асфальт потрескался, через трещины тоже трава росла. Посередине памятник Ленину, такой же печальный, как и все вокруг. Над ним хорошо потрудились голуби и постамент был раскрашен во все оттенки белого и серого.

Здесь толпились всех жители села, кроме детей и совсем древних стариков. Как их, оказывается, мало — не больше сотни. По углам площади мужчины, которые не прячут оружие, а на ступенях постамента сидит их главный. Он расслаблен максимально, и кажется, никуда не спешит. Грызёт травинку, лениво на всех поглядывает.

— Дорогие сельчане, — начал он улыбнувшись. — Господь свидетель, я старался быть хорошим и меня хватило надолго. Но быть хорошим это так утомительно и неблагодарно. Время уходит.

Он замолчал и молчали мы все. Я оглядела нашу небольшую толпу — в основном женщины и пожилые люди. Никто из них не мог оказать сопротивления. Да и куда против оружия то… Одна надежда была, что этот произвол прекратят сверху, но про нас просто забыли все. Да и полицейская машина все время тут дежурит, капитан этот… В то, что все закончится хорошо, мне верилось все меньше.

— Кто-то из вас прячет нужного мне человека. Точно прячет, никаких сомнений, — он оглядел всех нас поочерёдно и не спеша, и никто не смел прервать эту паузу. — Может он уже умер. Но понимаете, даже его труп ценнее всей вашей деревни. Он мне нужен, живым ли, мёртвым ли. Я по прежнему предлагаю деньги, много денег тому, кто приведёт меня к нему. Предложение действует до завтрашнего утра. А утром я стану злым. Если ничего не изменится, я убью пять человек. Сначала тех, кого не жалко, стариков и алкашей. А потом… каждые пять часов буду убивать до тех пор, пока не получу то, что мне необходимо.

Толпа стояла и молчала. Люди смотрели друг на друга, гадая, кто может быть этим самым, из-за которого вскоре будут убивать. У меня мелко тряслись колени. Он не посмеет, думала я. А потом смотрела в спокойные серые глаза и понимала — посмеет. А я не могу взять на себя ответственность за жизни других людей. Но и отдать раненого на растерзание тоже не могу…

Почти все уже разошлись тихо переговариясь, пытаясь осознать услышанное, а я все стояла. Потом просто заставила себя идти, делая шаг за шагом и шаркая резиновыми шлепками по пыльной дороге. Мне казалось, он смотрит мне в спину, этот их главный. Смотрит и думает.

За воротами скулил Тотошка — ему было обидно, что я гуляю без него. Вошла, закрутился вокруг меня, бешено виляя хвостом. Я его поймала, взяла на руки, села на крыльцо, прижала к груди, а он тыкнулся холодным носом в мою шею. Так и сидела, я все ждала, когда за мной придут, а они не приходили. Если бы нужно было самой умереть за всех этих незнакомых людей, решение было бы принять проще. А ответственность за чужую жизнь просто давит, не давая вдохнуть.

Пару раз мимо моего дома проехала машина, но ко мне так и не пришёл никто. Я выпустила Тотошку и пошла в дом. Мужчина без в беспамятстве, но мне необходимо было поговорить, поэтому я приготовила нашатырь. Убрала ковёр, спустилась вниз. В этот раз я не боялась, если бы пришли сейчас, только испытала бы облегчение, что все закончилось.

Даже с помощью едкого нашатыря мужчина пришёл в себя нехотя. Взгляд его был мутным.

— Вера? — узнал он. Я кивнула и улыбнулась. — Что-то случилось?

— Да, — снова кивнула я. — Он сказал, что завтра начнёт убивать людей и я склонна ему верить. Я не хочу, чтобы по моей вине умирали. Я не для того мечтала врачом стать.

— И?

— Собирайте свои силы в кулак. Вы должны что-то придумать. Сегодня, сейчас.

Я поднялась наверх, сил на то, чтобы вернуть ковёр на место, не осталось. Я села на пол, снова обняла Тотошку и расплакалась. На плите лениво булькала курица, мясо разварилось до волокон.

Погреб я так и не закрыла. Отчасти потому, что хотела, чтобы проблема решилась как-то уже, пусть даже так кардинально. А ещё потому, что не думала, что ко мне придут. Они поставили ультиматум и ждут. Лёгкий стук снизу я услышала примерно через час, когда начинало темнеть. Взяла бульон с разваренными кусками курицы и пошла вниз.