Луи по-прежнему лежал без движения. Я изо всех сил старалась делать вид, что меня ничто не сломит, и пыталась внести в его существование хоть какое-то разнообразие. Врачи высказались достаточно определенно: скорее всего, он ничего не слышит и не ощущает, но все же есть крохотная возможность, что это не так, и я цеплялась за нее, показывая ему, что его мать борется, что его мать не сдалась.

По вечерам, когда я возвращалась домой и мне больше не надо было держать лицо, наступала фаза отчаяния – жестокого беспримесного отчаяния. Я давала волю слезам, выпивала стакан красного вина, затем второй, затем приканчивала всю бутылку. Вроде бы мне становилось легче. Сознание плыло, и я проваливалась в полудрему. В моих грезах наяву Луи успевал вовремя затормозить на краю тротуара, оборачивался и складывал пальцы в традиционном серферском приветствии, означавшем: «Не парься, мам, все под контролем». Мы вместе смеялись, я брала его под руку, и мы шагали дальше, к Восточному вокзалу. Утром реальность возвращалась. Я просыпалась с тяжелой головой, запивала чашкой кофе таблетку парацетамола и, не ответив на эсэмэски и мейлы матери, шла в больницу. 

* * *

Через три дня после исторической пощечины я, прихватив официальное уведомление об увольнении, отправилась к адвокату и описала ему произошедшее. Поначалу он скривился и сказал, что мое дело труба, но я вытрясла из рукава припасенные на этот случай козыри: пятнадцать лет беспорочной службы в «Эжемони», сплошные похвалы и поощрения, несколько десятков пиратских аудиозаписей, свидетельствующих о царящем в компании сексизме, и – приятный сюрприз для меня – мейл от одной из немногих женщин, присутствовавших на роковом совещании и готовой на условиях анонимности выступить в мою поддержку.

Лицо адвоката разгладилось. Мои аргументы выглядели железобетонными, и дело обещало богатые перспективы. Ни за что на свете такая фирма, как «Эжемони», весь бизнес которой строится на доверии женщин всего мира, не рискнет быть втянутой в сексистский скандал, потому что он обернется бойкотом, потерей десятков миллионов евро и беспрецедентной травлей в СМИ. Адвокат предложил немедленно начать финансовые переговоры, по результатам которых я буду материально обеспечена на многие годы вперед. На его взгляд, я могла рассчитывать на пятьсот – шестьсот тысяч евро, и это далеко не предел: если хорошенько припугнуть великого маниту, мы вытрясем из них гораздо больше.

Мы отправили адвокатам компании запись одной из любимых шуток главнокомандующего «Эжемони». Микрофон включен. Поехали! Маркетологи представляют новую рекламу с участием актрисы Дженнифер Престон-Конвелл – обладательницы трех «Оскаров», имеющей тридцать миллионов фолловеров в соцсетях. Мистер Биг Босс прерывает выступающего:

– Она плохо стареет, эта ваша Дженнифер. Мы с ней на фотошопе разоримся. Если хотите знать мое мнение, ей не помешала бы легкая липосакция.

Тишина. Присутствующие смущенно молчат. Затем раздается смех – это ржет мистер Биг Босс:

– Интересно, почему у нее при такой жирной жопе такие маленькие сиськи? Надуйте ей сиськи и сдуйте жопу. Так и быть, на этот раз сойдет. Но подыскивайте ей замену, да поживее, не то наши продажи полетят к чертям собачьим, и вы вместе с ними.

– Это джекпот! – с восхищением воскликнул мой адвокат, и в его алчных глазах блеснула слеза. 

* * *

Врачи решили отменить Луи все препараты на девятый день. Угроза инфекции миновала, гематомы постепенно рассасывались. Мне хотелось верить, что Луи на пути к выздоровлению, но мне объяснили, что только теперь, когда кому перестали искусственно поддерживать, можно будет оценить его реальное состояние. Надо ждать, появятся ли признаки того, что он приходит в сознание. Сколько ждать? Дня через два ситуация прояснится. Терпите. Мужайтесь. 

* * *

Я пережила эти два дня ожидания, но со слезами на глазах – в буквальном смысле слова. Я беспрестанно плакала. Не могла думать ни о чем, кроме Луи. О том, как мне без него плохо. Как невыносимо. Продавщица в булочной здоровалась со мной, а я принималась рыдать, потому что увидела в витрине печенье макарон, которое обычно покупала сыну. Я включала радио, но разносившиеся по пустой квартире звуки вгоняли меня в еще большую тоску. Если я шла по улице и мне навстречу попадался парень на скейтборде, я едва не теряла сознание. Стоило мне завидеть грузовик, как у меня начинался приступ удушья, и приходилось садиться на скамейку. Моя жизнь превратилась в череду непосильных испытаний.

Голова по утрам уже не просто болела, а раскалывалась. От одной бутылки вина я перешла к двум. Больничный персонал быстро меня раскусил. Ко мне подослали лучшего эмиссара в лице Софи Даван. Все знали, что она мне нравится, и решили на этом сыграть. Она со мной поговорила – максимально мягко. Призвала меня к активным действиям, дала телефон знакомого психиатра, настоятельно советуя немедленно пойти к нему на прием. У вас проблема, сказала она, что в вашем случае неудивительно, и ее, пока не поздно, надо решать. Пообещайте, что позвоните ему. Обещаю, Софи.

Никому я не позвонила. Я как будто онемела. Как будто высохла изнутри. Адвокат сообщил, что торговля идет успешно и «Эжемони» предлагает около миллиона евро. Его голос по телефону звучал ликующе, но мне эта новость не доставила никакого удовольствия. Я приняла ее к сведению, вот и все.

Эти несколько дней открыли мне глаза на реальный ужас моего существования. Кроме работы и сына у меня не было ничего. Я была никем. Моя личная жизнь истончилась до состояния папиросной бумаги. В последний раз я занималась сексом десять долгих месяцев тому назад.

Тем не менее раньше я была очень даже ничего. Пожалуй, чуть выше среднего. Стройная, рост метр шестьдесят восемь, выразительное лицо, орехового цвета глаза, густые, красивой формы, чувственные брови, которые я сознательно не выщипывала, потому что они привлекали внимание к глазам. Пышная темная шевелюра – моя парикмахерша называла ее пылающей, наверное, чтобы я не так огорчалась, безуспешно пытаясь ее укротить. Чаще всего я собирала ее в пук на затылке и закрепляла с помощью карандаша. Мне нравился этот жест. Когда-то давно, еще девчонкой-подростком, я любила поднять руками гриву своих непослушных волос, свернуть их, открыть шею и всей кожей ощутить вибрации свободы.

Я создала себе профиль на нескольких сайтах знакомств, позволив всем желающим любоваться моей шеей, бровями и моим небрежным шиньоном. Я специально указала, что меня интересуют кратковременные отношения. Предложения хлынули потоком. В основном от женатых мужчин, что окончательно убедило меня в неполноценности сильной половины человечества.

Единственным мужчиной, с которым у меня была длительная связь, стал биологический отец Луи. Наш бурный роман продолжался почти два года, но не имел продолжения. Он так никогда и не узнал, что у него есть сын, а я никогда не пыталась выяснить, как он теперь живет. Луи много раз выспрашивал меня об отце; мать тоже. Она выдвинула несколько серьезных гипотез, но я наотрез отказалась их подтверждать или опровергать. Мучительному треугольнику я предпочла простые отношения матери с сыном, решив, что неполная семья лучше заново отстроенной.