даже и не пытался скрыть, взирал Киквидзе на этого вчера еще никому не известного присяжного поверенного, капризом истории неведомо за какие достоинства словно цирковой подкидной доской вброшенного в кресло военного министра Временного правительства России.

На газетных фотографиях Керенский выглядел впечатляюще. Вблизи ничего величественного. Френч с приколотой над карманом красной розой, бриджи, ботинки с желтыми крагами делали его похожим на провинциального фата, вырядившегося на воскресную прогулку верхом. Лицо бледное, нездоровое, с больной кожей и опухшими красными глазами. Несмотря на повелительность тона и умышленную резкость манер, чувствовались в нем какая-то ненормальность, нервный надрыв.

Керенский говорил долго, с истерическими выкриками. Казалось, вот-вот все это кончится безумным смехом. Кончив говорить, он в изнеможении рухнул в услужливо подставленное кресло. Тот же военврач и ему накапал в стакан успокоительного. В зале стояла та же тягостная тишина, что и после выступления Брусилова. И вдруг ее нарушил чей-то безудержный, даже с всхлипываниями, смех. Смеялся Киквидзе.

— Ты что, Васо? — недоуменно спросил Еремин.

— Не могу, ты только посмотри, Кириле! — Киквидзе ткнул пальцем в сторону трибуны и снова закатился.

Тут и Кирилл приметил, что возле трибуны кроме охранника министра — худого офицера с солдатским Георгием и черной повязкой, прикрывающей левый глаз, — возникла еще какая-то странная фигура с неопределенными, но весьма объемистыми формами, облаченная в гимнастерку с унтер-офицерскими погонами и тоже Георгием. На толстых ногах — обмотки.

— Это же тетка! Ей-богу, тетка! — Киквидзе даже закрутился на месте от удовольствия. От смеха на глазах его выступили слезы.

Теперь уже гомерическим хохотом разразился весь зал. Улыбка пробежала даже по бледному лицу Брусилова.

Непонятное существо, точно, оказалось «теткой», точнее, взводным из пресловутого «ударного» женского батальона, которому Керенский лично покровительствовал.

Резолюция большевиков с требованием отказаться от наступления и заключить мир была отклонена, но голосовало за нее гораздо больше делегатов, чем предполагали устроители съезда. Среди тех, кто поднял мандат за большевистскую резолюцию, был и Василий Киквидзе, хотя и считался он тогда эсером.

В перерывах съезда Киквидзе познакомился с несколькими делегатами-большевиками. Среди них выделялся невысокий, очень красивый подпрапорщик с грустными темными глазами и аккуратно подстриженными усиками. На груди его позвякивали четыре солдатских Георгиевских креста — полный бант. Это был Медведевский — взводный командир в роте георгиевских кавалеров при штабе фронта.

С этим человеком Василию Киквидзе предстояло пройти плечом к плечу до конца отпущенных ему недолгих дней.

Юго-Западный фронт

По приказу Керенского 18 июня началось наступление войск Юго-Западного фронта. В его успехе буржуазия, ее политические партии, само Временное правительство видели единственное средство укрепить свою власть, нанести удар по Советам и большевикам. В случае провала наступления вину можно было возложить на большевиков, приписав им разложение армии, и под этим предлогом запретить их деятельность, а затем разогнать и Советы.

Сами большевики прекрасно понимали, что в любом случае — успеха или неудачи наступления — буржуазия использует его для удара по революции. В. И. Ленин так и писал: «Наступление, при всех возможных исходах его с военной точки зрения, означает политически… укрепление основных позиций контрреволюции».

На Юго-Западном за наступление агитировали не только представители буржуазных партий и организаций от кадетов до «земгусаров», но и соглашатели-оборонцы: меньшевики и эсеры. Им вторили, крикливо и напористо, украинские националисты.

В военном отношении наступление не было подготовлено как должно. Не хватало оружия, боеприпасов, обмундирования, продовольствия. Фронт заметно уступал противнику в артиллерии и авиации.

В представлении Керенского, настолько же невежественного в военных вопросах, насколько уверенного в своей способности исполнять безупречно обязанности министра военного и морского, отсутствие должной подготовки вполне можно было компенсировать бодростью духа армии. А лучшим средством для этого он полагал лицезрение ликующими войсками своей особы. Особу министра лицезрел весь Юго-Западный. Ликования особого, однако, не наблюдалось. Вразброд, без малейшего воодушевления войска, выстроенные для встречи высокого гостя, кричали привычное и положенное «Ура-а!», но никакого энтузиазма по поводу наступления не изъявляли.

Под Тарнополем и вовсе произошел конфуз. Гренадерский, Павловский, Финляндский полки — не армейская кобылка, гвардия! — вообще отказались приветствовать Керенского. Более того, общий митинг солдат 1-го гвардейского корпуса — восемь с половиной тысяч человек — вынес резолюцию, объявившую предстоящее наступление преступным.

Гвардейцев разоружили. Для этого, правда, командованию пришлось с недвусмысленной целью подтянуть к Тарнополю артиллерию.

И все же наступление, несколько раз переносимое, началось. Лишь 25 июня ценой огромных жертв русским войскам удалось прорвать кое-где линию обороны противника. Были взяты Галич и Калуш. На этом продвижение закончилось. Наступление захлебнулось. Хуже того — 6 июля противник сам перешел в контрнаступление, которое продолжалось две недели, взял Тарнополь и Черновицы. В результате была захвачена обширная территория Украины.

Преступная авантюра Временного правительства дорого обошлась России — Юго-Западный фронт потерял много тысяч убитыми, ранеными и пленными.

Возмущение трудящихся империалистской политикой Временного правительства и открытым переходом в лагерь буржуазии соглашателей вылилось в грандиозные стихийные демонстрации. Маски были сорваны. Правительство, отбросив демагогические разглагольствования, ответило трудовому народу вполне в духе свергнутого, но еще здравствующего Николая Кровавого — пулями. В Петрограде в июльские дни была убита и ранена не одна сотня человек. Ружейные залпы и пулеметные очереди по революционным рабочим, матросам и солдатам означали конец двоевластия. Надежды на мирное развитие революции развеялись. Нужно было перестраивать силы и стойко готовиться к вооруженному восстанию.

Шестой съезд РСДРП(б), созванный нелегально и проходивший в Петрограде с 26 июля по 3 августа, в соответствии с предложениями В. И. Ленина временно снял лозунг «Вся власть Советам!» и нацелил партию на осуществление социалистической революции путем вооруженного свержения власти буржуазии.

Съезд обратился с Манифестом РСДРП(б) ко всем трудящимся, ко всем рабочим, крестьянам и солдатам России с призывом готовиться к новым битвам. Этот призыв ленинской партии дошел и до солдат на фронте. Армейские большевики делали все, чтобы довести смысл решений партийного съезда до каждого окопника. За большевиками были правда и неумолимый ход истории, за Временным правительством — пока вооруженная сила, к которой оно прибегало теперь как к решающему аргументу по любому поводу. Не только на фронте, даже в тылу была снова введена смертная казнь.

Сами реакционные силы в стране уже готовились установить военную диктатуру. Центром контрреволюционного заговора стала ставка во главе с генералом Корниловым, назначенным, невзирая на провал наступления, верховным главнокомандующим. Активным его единомышленником был новый командующий войсками Юго-Западного фронта — генерал Деникин.

Когда известие об июльских событиях б столице достигло Юго-Западного фронта, в частях прокатилась волна стихийных митингов. Солдаты протестовали против расстрела петроградских рабочих, введения смертной казни, продолжения