Не тронули в семнадцатом году солдаты казачьего генерала. Тридцать лет спустя — в январе сорок седьмого — за тягчайшие преступления против Советской страны Петр Краснов был повешен по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР.

…Нет, ничем не запомнился при их первой и единственной встрече в Луцке Петр Краснов Василию Киквидзе. Да и генерал едва ли обратил внимание на молодого грузина-вольноопределяющегося. Но через год атаман Краснов будет нервно вздрагивать при одном лишь упоминании его фамилии — Киквидзе.

Тогда, в августе семнадцатого, Васо волновало другое: после убийства Линде и генерала Гиршфельдта командование решило жестоко расправиться с мятежными солдатами. С этой целью к Луцку стали подтягивать надежные части казаков — кавалеристов и пластунов. Когда об этом узнали солдаты 6-й кавалерийской и других дивизий, они прямо заявили, что если суд над пехотинцами состоится, то они снимутся с позиций и прибудут в Луцк на выручку своих товарищей. Суд так и не состоялся.

Эти события совпали с тревожными днями корниловского мятежа. Хорошо известно, как была разгромлена, буквально в течение нескольких дней, корниловщина. Разгромлена революционным народом, поднявшимся для спасения революции, а не для поддержки Временного правительства, фактически попустительствовавшего генералам-заговорщикам.

Киквидзе носится из полка в полк, из эскадрона в эскадрон, организует солдат на отпор генеральской авантюре. Юго-Западный Корнилова не поддержал. В распоряжение мятежников Деникин смог тайно послать лишь сорок офицеров, но и те к Корнилову не попали — были своевременно перехвачены и арестованы.

Уже 29 августа Исполком фронта телеграфировал в Петроград: «Благодаря всеобщей готовности пожертвовать жизнью для спасения революции… попытка штаба фронта содействовать авантюре Корнилова была парализована без всякого кровопролития».

В том, что кровопролития не случилось, заслуга была в первую очередь большевиков, проявивших, с одной стороны, выдержку, с другой — решительность.

Особенно напряженная обстановка сложилась в Бердичеве, где располагался штаб фронта. Здесь фронтовики, узнав об угрозе революции со стороны реакционно настроенного генералитета, разобрали оружие и двинулись из казарм на Лысой горе к ставке и резиденции командующего войсками Юго-Западного фронта Деникина. Среди них шел и большевик Медведевский, тот самый подпрапорщик, с которым Киквидзе познакомился на фронтовом съезде. Оренбургские казаки, охранявшие ставку, разбежались кто куда. Солдаты арестовали Деникина и других генералов. Корниловское гнездо на Юго-Западном фронте было обезврежено.

1 сентября Керенский провозгласил себя верховным главнокомандующим. Из страха перед возросшим влиянием большевиков он потребовал немедленно прекратить политическую борьбу в войсках. Керенский был заинтересован в полюбовном заминании дела Корнилова. Одним из проявлений этого странного великодушия был перевод в конце сентября Деникина и других генералов из бердичевской гауптвахты в городок Быхов, неподалеку от Могилева, где уже содержался в здании бывшей женской гимназии под охраной… лично преданных ему текинцев Корнилов. В ноябре они беспрепятственно бежали на Дон.

В октябре движение за немедленное окончание войны получило в частях Юго-Западного фронта такой размах, что бороться с ним командованию стало совершенно не под силу. Большевистский лозунг «Мир без аннексий и контрибуций!» пользовался огромным успехом. Вновь начались братания с немецкими и австрийскими солдатами. Всем было ясно: дни Временного правительства сочтены, хотя сообщения, поступавшие из Петрограда, Москвы, Киева, были порой сбивчивы и противоречивы.

На военных телеграфах царила суматоха. Рядовых и унтеров рот связи к аппаратам не подпускали. Шифровки принимали и отправляли только дежурные офицеры. Это уже само по себе говорило о многом.

— Что можно сделать? Думай! — тряс Киквидзе за плечо Еремина.

Кирилл Еремин был фельдфебелем телеграфной роты при штабе 25-го армейского корпуса. В сентябре и октябре он обеспечивал свой корпусной солдатский комитет, а также Разживина и Киквидзе свежей информацией, вообще-то адресованной не им, конечно, а командиру корпуса генералу Фогелю.

Еремин подумал и надумал. С помощью своего друга — механика коммутаторной — он подключил в линию дополнительный аппарат. Проблема своевременного получения информации, в том числе тщательно скрываемой от солдат, была решена. Более того, если требовалось, механик по указанию Кирилла мог отключить любую линию, прервав связь.

Все важные сведения Еремин немедленно передавал Разживину. Связываться с Киквидзе было труднее. В крайних случаях Кирилл отправлялся в 6-ю кавдивизию в Дубно на своем мотоцикле «Клино», отобрать который у него почему-то никто не догадался.

В окопах еще ничего не знали об октябрьском перевороте, когда пришла шифровка от командующего фронтом. Офицеры забегали по коридорам в глубоком волнении, но солдаты оставались в полном неведении. Ничем не смог на сей раз помочь и всемогущий механик — при нем неотлучно сидел какой-то поручик. Тогда Еремин побежал к механикам железнодорожного телеграфного узла. Через несколько минут под мерный стук аппарата он собственными глазами прочитал сообщение о том, что в результате вооруженного восстания питерских рабочих, солдат и матросов Временное правительство низложено, власть принял на себя Второй Всероссийский съезд Советов, во главе нового революционного правительства — Совета Народных Комиссаров — стал товарищ Ульянов-Ленин.

Командование попыталось скрыть телеграмму от солдат, даже предписало арестовывать лиц, «распространяющих ложные сведения о падении правительства». Это была безнадежная затея. Солдатские массы встретили весть о революции с ликованием. В Луцке, Ровно, Дубно, других городах начали создаваться Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Солдаты стали брать в свои руки и командные военные посты: так, в Бердичеве они избрали начальником гарнизона Медведевского, в Дубно — Киквидзе.

В жизни Василия Киквидзе наступила новая полоса. Отныне он, солдатский вожак, становился одним из организаторов и командиров будущих вооруженных сил революционного народа Советской России.

Всего восемь месяцев прошло с того дня, когда прибыл он на Юго-Западный фронт. Но какие это были месяцы в его жизни и жизни страны!

Еще предстояло прогреметь и навеки войти в историю комбригам и начдивам, рожденным самой революцией: Блюхеру, Буденному, Чапаеву, Котовскому, Фабрициусу, Федько, Азину…

Это они, вчерашние солдаты и унтер-офицеры, разобьют генералов, обладающих знаниями, многолетним командным опытом, не обойденных и военным дарованием. Все они, в том числе и Васо Киквидзе, прошли огромную политическую школу от Февраля к Октябрю.

Животворная сила идей революции, во главе которой шли большевики, пробудила в самой гуще народа силы богатырские. Пласты, залегавшие на многовековой глубине и поднятые на поверхность извержением революционного вулкана, обнажили такие самородные таланты, которые после огранки ленинской правдой засверкали бриллиантами первой величины. Уже тогда, на нелегком и непростом пути от Февраля к Октябрю, Ленин, большевистская партия не только вели борьбу за массы: пробуждались, раскрывались недюжинные способности и дарования личностей. В крестьянских армяках, рабочих спецовках, солдатских шинелях ждали своего звездного часа люди, которым предстояло стать созидателями Днепрогэса