иных, не менее захватывающих, ощущений было через край. В столь уютной, по-армейски чистенькой Саниной водолазке с широким топчаном в углу одной из трех небольших комнаток. Ко всему прочему Саня был хлебосолен и нескуп. Нескуп, в первую очередь, на комплименты девушкам, предлагая при этом: «Чай? Кофе? Рюмочку коньяка?» Умел быть нежным. К тому же от природы он был остроумен и ловко пользовался всеми этими своими качествами, склоняя неопытных девушек, неосознанно жаждущих чего-то необычного и романтичного в этой своей нынешней – только что начавшейся, самостоятельной жизни. Да еще в таком чудесном, сказочном месте, если уж не к ответным чувствам, то к ответным действиям точно…

«А может быть, так даже лучше, – с какой-то неизъяснимой тоской и даже почти безысходным отчаянием подумал я, представив не совсем одетую (мягко говоря) Галину в объятьях Александра. – Все встало на свои места. И мне поделом. Не надо гнаться за двумя зайцами сразу. И даже хорошо, что Света уезжает. Ничего уже не хочу. Ни любви, ни ненависти. Ни-че-го…»

Отчаяние все-таки преобладало.

– Будешь в городе, звони, – вернула меня Светлана к действительности, сунув в карман моей куртки сложенную бумажку с номером домашнего телефона…

На следующий день, прямо с утра, по дороге в лабораторию я завернул к Сане в водолазку, часть которой стояла на круто сбегающем к Байкалу берегу (где и была входная дверь), а вторая часть нависала над водой, держась на бетонных сваях. И из нее можно было выйти на небольшую деревянную площадку, с которой прямо в воду была опущена металлическая лесенка с блестящими на солнце перилами и круглыми ступенями. С этой лесенки обычно и совершались погружения. Тем более что глубина под последними двумя ступенями, находившимися уже в воде, была метра четыре, не менее. Хотя и дно, и все камушки на нем из-за идеальной прозрачности воды были отчетливо видны. И казалось, что глубина здесь не больше метра.

Саня пил кофе, сгоношив его в алюминиевой кружке на спиртовой горелке.

– Привет! – сказал я, стараясь говорить как можно беззаботнее.

– Привет, – не очень приветливо, впрочем, отозвался он, спросив затем: – Кофе будешь?

– Можно, – ответил я, усаживаясь на табурет у небольшого, откидного столика под окном и стараясь на Санином лице обнаружить приметы минувших страстей. Например, темные круги под глазами от бессонной ночи. Однако ничего такого, кроме, пожалуй, скуки, его лицо не выражало.

– Тогда бери вон в том бумажном пакетике, – кивнул он на полку над столом, продолжая сидеть на краю лежака, за тем же маленьким столом у окна, – кофе. Я только что его намолол на ручной мельнице. Чувствуешь, какой аромат?

– Чувствую, – ответил я, вставая и делая шаг к хозяйственной полочке, висящей на стене, на которой кроме бумажного пакета с кофе стояло еще две зеленых эмалированных кружки, несколько стеклянных рюмок и лежали две маленькие ложки. Все это было отгорожено на полке от падения невысоким барьерчиком из деревянной рейки.

– Вода в ведре, у двери. Я утром из Байкала свеженькой зачерпнул, – продолжил Саня.

Дав мне все эти указания, он положил в спиртовую горелку, стоящую на столе на керамической плитке, большую белую таблетку сухого спирта и поджег его.

Спирт под моей кружкой с водой, стоящей на металлических опорах из толстой проволоки, горел синим пламенем. И вскоре вода в ней закипела. Приподняв ее, я всыпал в кружку две ложечки молотого кофе и снова дал воде закипеть, опустив кружку на стойки буквально на какие-то мгновения.

Ароматный, приятный запах кофе быстро распространился по небольшой комнатке. А я все подносил и подносил нос к своей кружке, наслаждаясь этим чудесным, бодрящим запахом.

– А сахар у тебя есть? – спросил я, зная, что Саня пьет черный кофе без сахара.

– А ананасов тебе не надо? – наконец-то улыбнулся Саня и продолжил неуверенно: – Кажется, есть. Открой вон тот шкафчик в углу. Там должен быть рафинад.

Рафинада на полочках узенького шкафа, увы, не оказалось. Но зато там обнаружилась, видимо, давно уже початая и лишь наполовину полная, застывшая сверху толстой пленкой сгущенка. Что для меня было даже предпочтительнее. Ибо я люблю кофе сладкий и с молоком, а еще лучше – со сливками.

Размешав в своей кружке еще и две ложечки сгущенки, я стал с удовольствием маленькими глотками пить этот прекрасный, особенно с утреца, напиток, поглядывая, как и Саня, в окно, на Байкал и часть берега с причалом, вспоминая при этом наши со Светланой вчерашние безумства, которые бы я, как это ни странно (несмотря на все мои мысленные обещания), уже сегодня вечером, пожалуй, не прочь был бы и повторить.

Вопреки своему обыкновению, Саня, всегда такой веселый и разговорчивый, сегодня был тих и почти печален. Чувствовалось, что он чем-то не на шутку озабочен. И на счастливого любовника, к моей радости, он совсем не походил. И хотя прерывать его молчание мне не хотелось, я все же не удержался и спросил:

– А ты че такой кислый сегодня? Как у тебя дела с Галиной, кстати?

Второй вопрос, естественно, интересовал меня больше первого, заданного Сане, так, для приличия.

– Да никак, – ответил он апатично и по-прежнему глядя в окно. Что на него, с его итальянским темпераментом (он, кстати, и похож был на итальянца – черные, слегка вьющиеся волосы, точеный римский профиль), было совсем не похоже. – Айсберг какой-то, а не девушка, – продолжил он, повернувшись ко мне. Никакими коврижками ее в койку, похоже, не заманишь. Полный облом. А у тебя как со Светой, есть успехи? – после короткой паузы поинтересовался он.

– Да так же, как у тебя, – ответил я, не желая вдаваться в подробности и еще больше расстраивать приятеля. Да и не привык я распространяться о своих амурных делах, даже с очень близкими людьми.

– Да, пролетели мы с тобой, дружище, как фанера над Парижем, – невесело зафиксировал наши «успехи» Саня. Летом-то все как-то по-другому, гораздо проще было. Быстрее, непринужденнее. А лето кончается – и чувства, похоже, кончаются или стареют, что ли, в преддверии осени… Кстати, твоя-то сегодня утренним катером в Листвянку отбыла. Я видел из водолазки, как ее на причале Галина с Ольгой провожали…

– Успокоенный, стараясь все же особо не выпячивать свою радость, просящуюся наружу, я поблагодарил Саню за кофе и отправился в лабораторный корпус – вотчину микробиологов Максимовых – мужа и жены, у которых в одной комнатке как раз и стоял нужный мне пламенный фотометр и которым они мне в определенные часы позволяли пользоваться.

Поднимаясь от водолазки по тропинке вверх к