вонзает нож в ляжку дёрнувшегося и заоравшего благим матом бандита, и проворачивает. Выдёргивает. Когда стихает дикий вой и на глаза раненного наворачиваются слёзы, Билл нарочито нейтральным тоном говорит:

— Повторяю вопрос: вас послал Толстяк Мозэс? — нож готов вонзиться во вторую ляжку.

На этот раз бандит решил попытаться отмолчаться, только свирепо, с присвистом, сопя. Билл пожимает плечами:

— Собственно, твой ответ — чистая формальность. Но всё же… Дело принципа!

Дыра во второй ляжке получается ещё побольше, чем в первой. Кровь хлещет рекой, бандит извивается, хрипит, приглушённо воет, прижатый за горло могучей рукой Билла: Билла громкие крики нервируют.

Но на этот раз в полузадушенных воплях и криках появляется и отчаяние, и страх. Бандит понял, что, похоже, Билл вовсе не собирается вести себя с ним «по-джентльменски»!

Билл ослабляет нажим на горло:

— Третий раз — воткну в пах. Умрёшь не как мужчина, а как с…ный кастрат!

— Нет!!! Нет… Не надо… Я скажу. Да, это Толстый Мозэс! Он нанял нас.

— И какие же задачи он вам поставил?

— Напасть на вас на третью ночь! Когда вы отъедете подальше. И расслабитесь. Потом, это… Отобрать карту. Женщину оставить в живых. Всё привезти назад, Мозэсу.

— Интересно. А не было у Мозэса мысли, что заполучив карту, вы попробуете послать его куда подальше, и самим поехать за кладом?

— Была! Была… Но он сказал, чтоб мы даже и не пытались. У него рядом, в Мексике — банда из ста головорезов. И тут везде — свои люди. И он достанет нас из-под земли!

— Хм-м… Похоже на Мозэса. И у меня нет причин ему не верить. Да и никогда он не начинает никаких дел, не прикрыв себе тылы. И не спрятав туза в рукаве. — и, обернувшись к Этьену, — Теперь понятно, что возвращаться назад этой же дорогой, через те же места, нам нельзя?

Этьен кивает. Он бледен — словно это ему в ляжки Билл вонзал нож. Ничего: поживёт здесь, в их диких и прокалённых солнцем местах годков сорок — привыкнет.

К их нравам. Их незатейливым и жестоким нравам.

— Хорошо. Считай, я тебе поверил. — Билл, отпустив горло бандита, обеими ослабевшими руками пытавшегося оторвать клешню Билла от своего горла, встаёт. Бандит спрашивает:

— Убьёшь меня?

— Нет. Ты сам умрёшь. — Билл обводит неторопливым взором горизонт, — Часов через пять. В страшных мучениях. От заражения крови. — Билл отлично представляет себе смерть от жажды под палящим солнцем, и со страшными ранами в ногах и животе…

— Тогда… — похоже, бандит и сам всё прекрасно понимает, и, сглотнув вязкую густую слюну, просит, — Последняя просьба, амиго. Застрели меня!

— Без проблем. Молиться будешь?

— Буду! Буду…

Молится бандит по испански. Билл отмечает истовость тона: похоже, и правда верит, что «Санта Мария» заберёт его в Царствие Небесное…

Когда он наконец замолкает, и глазами даёт Биллу понять, что готов, Билл кивает. Стреляет. Точно в центр лба. Тело, расслабившись, словно растекается по песку…

Через минуту Билл и Этьен уже занимаются оставшимися стоять возле своих почивших хозяев, лошадьми.

Отбирают тех, у которых побольше мешков: еда и дрова.

Вот и всё. Можно спокойно ехать дальше.

— Ну, как прошло? — Майкл хмурит брови.

— Нормально. — Этьен кивает, — Должны были убить нас на третью ночь. Давая нам расслабиться и утратить бдительность. И отъехать подальше.

— А как же они отслеживали нас?

— Так днём не нужно было быть индейцем, чтоб находить следы от пяти лошадей! Впрочем, индеец с ними тоже был.

3. Похищение

— И вы их — всех?! — это влезает пышущая негодованием раскрасневшаяся Линда.

— Да. — Билл не желает развивать эту тему подробно.

— Зато забрали трёх вьючных. — Этьен кивает через плечо, на нагруженных гнедых и вороных коней с торчащим из кобуры одного из сёдел винчестером, — Забрали на всякий случай одно ружьё, и все патроны, какие нашли. Бурдюки с водой. А насчёт еды… Буду спорить, еды Мозэс дал им уж побольше, чем нам!

— Спорить не буду. И так всё ясно. — Майкл пожимает плечами, — Поехали?

— Поехали.

Теперь у них у каждого в поводу идёт лошадь с поклажей.

Билл, вернувший шляпу законному владельцу, начинает жалеть, что не забрал кроме патронов и головной убор у кого-нибудь из бандитов: голову печёт, вроде, даже сильней, чем когда он был без бинтов. Хотя, казалось бы, они — белые, и должны отражать свет солнца лучше, чем загорелая кожа…

К вечеру отъехали от места «разборок» миль на тридцать. Вокруг уже — каменистые пустоши, и иногда даже по дну долин струятся тощенькие ручейки, берущие начало явно где-то в верховьях гор, и в таких местах даже видна зелёная травка.

Билл прикидывает, что возле такого оазиса можно бы и заночевать: заодно и коням нашлось бы чего пожевать. Холмы теперь такие, что можно быть уверенными, что никто их кавалькаду, едущую по низу, по подобию долин или ущелий, не высмотрит. Билл сознательно выбирает путь по осыпям и каменным обломкам, и ручьям: тут даже лучшие следопыты не отследят.

Теперь они едут в тени: склон высокого увала загораживает от них садящееся солнце. Заметив довольно ровный участок каменистого плато, обильно покрытого щетинистой пожухлой травой, Билл говорит:

— Темнеет. Предлагаю разбить лагерь здесь. Площадка ровная. Спать будет удобно.

Возражать никто не стал.

Спальники и прочее барахлишко разгружают быстро. Куда больше времени уходит, чтоб напоить лошадей: их теперь восемь, а ведро, в которое Этьен сливает воду из бурдюков — одно. Но костёр Билл всё равно разводить запрещает:

— Пусть и не видно. Но — запах. А индейские воины, те, что поопытней, могут учуять дым чуть ли не с пяти миль. А при попутном ветре — и с десяти!

— Вам лучше знать, Билл. И поскольку нам лишние приключения не нужны, поедим, что Бог послал. А вернее — поищем, чем там снабдил своих наёмничков наш любимый Мозэс.

Наёмничков Мозэс снабдил неплохо.

Тут оказались и маисовые лепёшки, сохраняющиеся свежими добрых две недели, и сухофрукты — такие хорошо жевать, когда мучит жажда, да и полезны они — от цинги. Нашлось и виски. И копчёный окорок. Имелись в притороченных на спинах лошадей мешках и запасы дров, и, конечно, продубевшее на солнце до твёрдости доски, вяленное мясо.

— Билл. А что вы сделали с остальными лошадьми?

— Поздновато ты, дорогая, спохватилась побеспокоиться об их судьбе. Впрочем, эта трогательная забота о братьях наших меньших, пусть и спустя шесть часов, всё равно делает тебе честь. Ну а лошадей мы распрягли. И отпустили. Пусть себе бегают по прериям. И дичают. Они-то себе прокорм