— Я еще завтра к вам приду, — добавила Эна. — Мы с матерью испекли банановый хлеб. Он не такой вкусный, как ваш кекс, зато американский, — растянула она последнее слово. — Слаще вашего ирландского варианта.

— Я скажу маме, чтобы она тебя ждала. И про песню я говорил серьезно. Ну и про все остальное. Если тебе книги нужны или просто станет скучно... Год же ты не станешь сидеть дома.

— Хорошо, братик, ты будешь первым, к кому я обращусь за помощью. Только знаешь, прекрати приходить ночью. Это как-то глупо, ты же не лепрекон какой-то.

— Я завтра после школы приду дров наколоть, можно?

— Здесь мать хозяйка. Она тебе разрешила, кажется.

— Тогда до завтра.

Дилан сгреб со стола крошки и ссыпал в мусорное ведро, затем быстро одернул пуловер и направился к двери в сад.

— Запирайте двери, — сказал он уже с порога.

— А что, воры?

— Нет, — сказал он мрачно. — У меня отец пьет. Запирайтесь.

— Хорошо, — тихо произнесла Эна и направилась следом, чтобы закрыть за ночным гостем дверь.

Дилан вновь темной тенью скользнул по саду и исчез в кустах боярышника — должно быть направился к разрушенной части ограды, чтобы перелезть на дорогу. «Странный тип», — подумала Эна, но уже без прежней злости и даже улыбнулась, поднимаясь в полной темноте к себе в комнату.

— Мам, у тебя ноги в мурашках!

Эна удивленно глядела на мать, привалившуюся к дверному косяку. В свитере и спортивных шортах, в которых она раньше бегала вокруг их квартала в Калифорнии, сейчас она выглядела более чем странно.

Эна проснулась, едва забрезжил рассвет, и крайне удивилась, не застав мать дома. Она даже вышла во двор, решив, что та решила поработать с утра в саду. Однако грабли оставались со вчерашнего дня прислоненными к частоколу с проволокой, который тянулся от серой каменной стены к дороге, ограничивая от поля их владения. Грунтовку размыло из-за ночного дождя, потому Эна увидела четкие следы материнских кроссовок и тут же решила, что мать ушла прогуляться. Она никак не ожидала, что та отправилась бегать в такой холод и по такой грязи.

— Представляешь, — проговорила мать, немного отдышавшись, — я приняла нашего соседа за бродягу.

— Кого? Дилана?

— Да нет же! — отмахнулась мать, продолжая стоять на сквозняке. — Его отца! Серые раздутые штаны, темный свитер, брр... Я, правда, приглядываться не стала

— так с озера домой и бежала без оглядки.

— С озера?

Они вышли к нему в самую первую прогулку по лесу, еще с отцом, изрядно поплутав при этом. Слишком длинная тропа для того, кто почти год не бегал.

— Да ладно, там и мили не наберется, — догадалась мать о мыслях дочери. — Правда в лесу тропинки не ровные, но тут я, кажется, по воздуху летела. И только у дома догадалась, кто это.

— Ты уверена, что это был отец Дилана?

— Конечно! Кому еще бродить у озера в такую рань! И я видела его из окна машины пару раз. Неловко-то как...

— А что он там делал?

— Эна, что за глупости ты спрашиваешь! Ну откуда ж мне знать. Стоял у воды, любовался собой, наверное... Эна, Эна... Давай быстро приготовь себе поесть, пока я душ приму, а потом вместе отнесем банановый хлеб и заодно извинимся. Мне жутко стыдно за свое бегство. Надо привыкать к подобным личностям, живем-то в Ирландии! Что ты так на меня смотришь?

— У тебя ноги в мурашках, — повторила Эна. — Почему ты бегала в шортах?

— По привычке, — улыбнулась мать. — В следующий раз побегу в штанах.

— Ты станешь снова бегать?

— Да, я чувствую себя великолепно. Такой воздух, чистота... Я даже уснула вчера без снотворного, представляешь? Ну что стоишь? Возьми из холодильника молока, хлопьев. Большая уже!

Эна ела свой привычный завтрак, но не чувствовала прежнего вкуса. Ирландские овсяные хлопья казались абсолютно несладкими, а молоко жутко жирным. И вообще весь завтрак прогорк от сознания того, что после него не надо больше быстро чистить зубы и хватать сумку с ланчем и рюкзак, чтобы мать не чертыхалась по дороге в школу, останавливаясь на красном светофоре. Сейчас надо просто подняться на пятнадцать ступенек наверх, сесть в офисное кресло и поднять крышку ноутбука. Даже нет фотографий, чтобы послать друзьям. Не эту же серую прямоугольную развалюху с подлатанной темной черепичной крышей выставлять на всеобщее обозрение! Интересно, как все это выглядело до того, как здесь неделю повкалывали строители, если сейчас все настолько убого, что хочется выть!

Мать спустилась в кухню, продолжая теребить полотенцем влажные волосы.

— Надо приучить себя пользоваться феном, — сказала она, заметно вздрогнув. — Ты мне кофе сварила?

Эна даже не подумала об этом, но сейчас вскочила со стула, бросила в раковину пиалу с остатками хлопьев и молока и потянулась к кофеварке.

— Мама, а я не много кофеина употребляю? — спросила она, вдруг поняв, что дома пила кофе лишь в кофейне не чаще одного раза в месяц, а тут, борясь с сонливостью, выпивала аж по две чашки в день.

— Много, — сказала мать, вытягивая под столом обтянутые джинсами ноги. — Пей чай. Гляжу, ты уже окончательно перестроилась на местное время, а?

— Похоже, — протянула Эна, ставя перед матерью дымящуюся чашку. — Давай купим электрический чайник.

— Давай, — быстро ответила мать. — И заодно фен. Мы, кажется, в этом месяце лимит на кредитке еще не исчерпали. Вот привезут машину, сразу и поедем. Или можем прогуляться до города. Сколько это миль, как думаешь?

— Можно погуглить. Миль пять, небось.

— Ну, можем на день выбраться в город.

— В деревню, мам, — поправила Эна зло.

— Город, дорогая, город. Все зависит от того, как ты на это смотришь. И можно подумать мы жили в Нью-Йорке или хотя бы в Бостоне.

— Угу, хотя бы в Бостоне! — пробубнила Эна, но мать сделала вид, что не расслышала слова дочери, и поднялась со стула.

— Если хочешь пить чай, поторопись, а то отец Дилана уйдет на работу, не дав мне шанса извиниться за утреннюю глупость.

Она взяла со столешницы телефон и принялась проверять пропущенные звонки.

— Отец уже долетел? — буркнула Эна, засовывая свою пиалу в посудомойку.

— Да, он позвонил как раз перед тем, как я отправилась бегать. Передавал тебе привет.

— Передавай ему тоже.

Эна быстрым шагом направилась к вешалке у входной двери, куда повесила дутую безрукавку. Мать взяла свою. В джинсах и почти одинаковых кенгурушках они выглядели сестрами. Мать всегда следила за весом, а сейчас из-за худобы могла со спины легко сойти за девушку, особенно собрав волосы в хвост. Обе надели вязаные сиреневые шапочки: мать из-за мокрых волос, а дочь, потому что осеннее утро показалось ей жутко холодным.