уроках труда. Конечно же, я работала в Степиной школе — а как еще прикажете контролировать сына-подростка?

Девочка эта была отличницей. Кажется, она была просто не способна получить «четверку», в том числе и по моему предмету. У нее получалось абсолютно все, за что бы она ни бралась: от праздничного торта до извлечения квадратного корня из двадцати восьми тысяч двухсот двадцати четырех. Милое приветливое личико, скромная косичка, всегда чистая блузка и юбка строго до середины колена. Было всего лишь одно «но».

Она носила очки.

Степочке это обстоятельство очень нравилось. Он восторженно болтал про ее умный взгляд, про ее беззащитность — в общем, весь был переполнен всякой романтической чепухой. Казалось, так и взлетит сейчас от счастья.

Но я, в отличие от него, крепко стояла на грешной земле. Я прекрасно понимала, что этот союз просто-напросто нельзя допустить. Не надо быть инженером-генетиком, чтобы знать: плохое зрение передается по наследству. А мои внуки должны быть безупречны.

Конечно, в четырнадцать лет мальчишка не думает о будущем, о женитьбе, о детях. И правильно — для всех этих мыслей у него есть мамочка. И мамочка должна проследить, чтобы ее потенциальная невестка обладала идеальной медицинской картой. Никаких хронических заболеваний, никаких изъянов! Мой-то Степочка — просто кровь с молоком! Богатырь!

И внучок мне нужен точно такой же. Не собираюсь со своим внучком потом таскаться по окулистам.

Одним словом, побежала я тогда к директрисе, с которой мы очень дружили — у нас дачные участки в одном садоводстве — и взмолилась о помощи. Выход нашелся. Мы срочно отправили девочку по программе обмена школьниками в Америку — на целый год. Ее родители очень обрадовались, когда директриса позвонила им с таким предложением.

Когда девчонка уехала, Степа рыдал, я его утешала. Испекла его любимое шоколадное печенье в форме медвежат.

А потом, когда он заснул, взяла Петин коньяк и выпила полбутылки, закусывая шоколадными медвежатами. Трудно принимать судьбоносные решения, даже если они правильные!

Помню, как кухня крутилась у меня перед глазами. Поварешки, кастрюли, занавески, холодильник — все слилось в один яркий вихрь. Моя голова больше мне не принадлежала. Я будто бы оказалась в капсуле для испытания будущих космонавтов. Никак не могла попасть рукой по выключателю, да еще и грохнулась посреди коридора, позорище. Дорога от кухни до спальни заняла у меня минут сорок. Петенька, светлая ему память, говорил, что я храпела так, что соседи снизу всю ночь стучали по батарее. А мне снилось, будто меня несет по горной реке, швыряет во все стороны, бьет о камни…

Вот и сейчас я чувствовала себя примерно так же, как тогда, в пьяном кошмаре.

Я услышала, как на запястьях моего сыночка защелкнулись наручники. А затем увидела, как моего родного Степочку уводят полицейские — и я ничего не могла поделать, совсем ничего! Когда я пыталась броситься им наперерез, меня грубо остановили.

— Кепочку, кепочку забыл! — кричала я. — Постойте, куда же вы его?!

Полковник коротко бросил:

— В «Кресты». Как главного подозреваемого в краже особо ценного имущества.

Степа, обернувшись, бросил на меня отчаянный, полный слез и страха взгляд голубых глаз — и тут же моего малыша швырнули в зарешеченный микроавтобус с надписью «Полиция».

Через минуту двор был пуст.

А ведь Степочка даже не успел съесть ни одного домашнего пирожка с мясом.

Я поняла, что вот-вот упаду в обморок. Голова кружилась неимоверно. Эта белая ночь вмиг стала для меня угольно-черной.

— Любовь Васильевна, мы здесь!

— Тетя Люба! Держитесь!

Из ресторана выскочили Павлик с Андрюшей. Павлик завел нашу «Ниву», а Андрюша бережно усадил меня на заднее сиденье. Какие все-таки хорошие мальчики, пробилась мысль сквозь туман в голове.

К нам подбежал лейтенант, записал наши паспортные данные и адреса, я отвечала на каком-то автопилоте.

Потом в окне замелькали петербургские набережные.

Я только сейчас осознала, что до сих пор мну в руках Степочкину кепку с якорем.

— Как же он без кепочки? — обессиленно прошептала я. — Головку же напечет.

Потом поняла, что в тюрьме солнца нет.

Чтобы не разреветься, постаралась переключиться на отвлеченные темы.

Помнится, Яков Матвеевич мне рассказывал, что каменные берега Невы возводились как раз при Екатерине Второй. Она затеяла невиданную по масштабам стройку — крупнейшую на тот момент в Европе. Рабочие обтесывали гранит круглосуточно, по ночам работали в шатрах, при свечах.

— Вы только взгляните, Любовь Васильевна! — восклицал Яков Матвеевич, обводя Дворцовую набережную рукой с зажатым в ней сахарным рожком. — Какой великолепный ансамбль!

Мы с ним тогда прогуливались возле Эрмитажа, куда он меня пригласил на выставку «Кулинария в классической живописи» — подумал, что эта тема мне будет интересна. После смерти Петеньки прошел уже год, я решила, что пора слегка развеяться — да мне и правда было любопытно поглядеть, чем питались в старые времена. Однако когда я начала громко ахать и охать, рассматривая во всех подробностях роскошные продукты на полотнах голландских художников и приговаривая: «На нашем рынке за такого гуся не меньше бы тыщи попросили!», — Яков Матвеевич как-то засмущался и предложил угостить меня мороженым на улице.

— Екатерина преобразила этот город, раскрыла его потенциал, заложенный Петром! — восхищался он, не замечая, что мороженое у него в руке тает и белыми кляксами стекает по гранитному парапету. — Ну разве не великая женщина?

— А знаете, Яков Матвеевич, — ответила я ему, гордо задрав подбородок, — я эту Екатерину, если хотите знать, терпеть не могу!

— Как это? — поразился Яков Матвеевич. — Но почему, ради всего святого?

— Она была плохой матерью! — бескопромиссно заявила я. — Совсем не любила своих сыновей. Она-то, в отличие от меня, не посвятила себя воспитанию собственной кровиночки! Отсылала своих детей куда попало. Только и знала ваша Екатерина, что переписываться со всякими заумными французами да личной жизнью заниматься. Кукушка в короне!

…Погрузившись в размышления об императрице, я не сразу поняла, что меня окликают.

— Любовь Васильевна! Так что вы думаете насчет адвоката? — спрашивал Павлик, повернувшись ко мне с водительского сиденья. Оказывается, мы уже припарковались возле моего дома на Купчинской улице. — Я найду вам хорошего юриста, у меня есть связи…

Павлик, с которым Степочка дружил с первого класса, сейчас работал в юридическом отделе крупной фирмы.

— А сам ты не сможешь взяться за его защиту? — осенило меня.

— Любовь Васильевна, вы же знаете, что у меня другое направление, я юрисконсульт, выступаю только в Арбитражном суде, — терпеливо объяснил Павлик, поправляя очки. — Степа же не юридическое лицо…

— Да у него самое лучшее лицо! — обиделась я за сына. — Самое красивое и доброе!

Павлик с Андрюшей переглянулись.

— Никто с этим