— Я уверена, что ты поймешь это — мягко сказала Морин, выражение ее лица было сочувственным, но твердым.

— Это будет в пользу тебе. Вот увидишь. Возможно, ты даже узнаешь что-нибудь о себе.

— Нет. — Пайпер покачала головой. Разве прошлая ночь не принесла откровения о том, что она ни на что не годна, кроме как веселиться и выглядеть привлекательно? У нее не было навыков выживания для жизни за пределами этих ворот. Но она могла справиться с этим, пока все оставалось знакомым. Там, снаружи, ее неумелость, ее бесполезность будут бросаться в глаза.

— Я ... я не поеду.

— Тогда я не буду оплачивать твои судебные издержки, — неохотно сказал Дэниел.

— Я дрожу, — прошептала Пайпер, подняв плоскую дрожащую руку.

— Посмотри на меня.

Ханна обняла сестру за плечи.

—Я поеду с ней.

Дэниел сделал двойной дубль.

—А как насчет твоей работы? Я потянул за ниточки с Сергеем, чтобы заполучить тебе желанное место в продюсерской компании.

При упоминании Сергея, давнего увлечения Ханны, Пайпер почувствовала долю секунды нерешительности своей сестры. В течение последнего года младший Беллинджер тосковал по задумчивому голливудскому выскочке, чей дебютный фильм "Ничий ребенок" занял Золотую пальмовую ветвь в Каннах. Большинство баллад, постоянно звучащих из комнаты Ханны, можно было отнести к ее глубокому увлечению.

От солидарности сестры у Пайпер перехватило горло, но она ни за что не позволила бы своим грехам изгнать ее любимого человека тоже в Вестпорт. Сама Пайпер еще даже не смирилась с тем, что пойдет.

— Дэниел передумает, — прошептала она Ханне уголком рта. — Все будет хорошо.

— Я не стану, — прогремел Даниэль, выглядя оскорбленным. — Ты уезжаешь в конце июля.

Пайпер провела мысленный подсчет.

— Это, похоже, всего через несколько недель!

— Я бы посоветовал тебе использовать это время, чтобы уладить свои дела, но у тебя их нет.

Морин издала какой-то звук.

— Я думаю, этого достаточно, Дэниел.— С выражением осуждения на лице она вывела ошеломленных сестер из комнаты.

— Да ладно тебе. Давайте потратим некоторое время на обдумывание.

Три женщины Беллинджер вместе поднялись по лестнице, поднявшись на третий этаж, где спальни Ханны и Пайпер ждали на противоположных сторонах покрытого ковром холла. Они вплыли в комнату Пайпер, усадили ее на край кровати, а затем отступили, чтобы понаблюдать за ней, как будто они были студентами-медиками, которых просят поставить диагноз.

Уперев руки в колени, Ханна изучала свое лицо.

— Как у тебя дела, Пайпер?

— Ты действительно можешь не заставить его передумать, мама? — прохрипела Пайпер.

Морин покачала головой.

— Прости меня, милая. — Ее мать упала на кровать рядом с ней, взяв ее вялую руку. В течение долгих мгновений она молчала, явно готовясь к чему-то.

— Я думаю, что одна из причин, по которой я не очень сильно сопротивлялась Дэниелу, отправляя тебя в Вестпорт, заключается в том ... Ну, у меня много вины за то, что я так много скрывала твоего настоящего отца. Мне было так больно в течение долгого времени. Очень горько. И я заперла все это в себе, пренебрегая при этом его памятью. Это было неправильно с моей стороны. — Ее веки опустились.

— Поехать в Вестпорт ... значит встретиться с твоим отцом, Пайпер. Он из Вестпорта. В этом городе все еще живет гораздо больше истории ... чем ты думаешь. Вот почему я не мог остаться после его смерти. Он окружал меня ... И я была так зла из-за несправедливости всего этого. Даже мои родители не могли достучаться до меня.

— Как долго они оставались в Вестпорте после того, как ты уехала? — спросила Ханна, имея в виду бабушку и дедушку, которые иногда навещали их, хотя по мере того, как сестры становились старше, визиты становились все реже и реже. Когда Дэниел официально усыновил Пайпер и Ханну, их бабушке и дедушке, казалось, не нравился весь этот процесс, и контакт между ними и Морин постепенно угас, даже если они все еще разговаривали по праздникам и дням рождения.

— Не долго. Вскоре после этого они купили ранчо в Юте. Подальше от воды. — Морин посмотрела на свои руки.

— Я думаю, что магия ушла из города для всех нас.

Пайпер могла понять рассуждения своей матери. Мог посочувствовать чувству вины. Но вся ее жизнь была вырвана с корнем из-за мужчины, которого она не знала. Двадцать четыре года прошло без единого слова о Генри Кроссе. Ее мать не могла ожидать, что она сейчас ухватится за эту возможность, потому что решила, что пришло время избавиться от чувства вины.

— Это несправедливо, — простонала Пайпер, падая навзничь на кровать, опрокидывая простыни из экрю Миллезимо. Ханна растянулась рядом с ней, положив руку на живот Пайпер.

— Прошло всего три месяца, — сказала Морин, поднимаясь и выплывая из комнаты. Как раз перед тем, как выйти, она обернулась, положив руку на дверной косяк.

— Слово мудрецу, Пайпер. Мужчины в Вестпорте ... они не такие, к каким ты привыкла. Они неполированные и прямые. Способные в каком-то смысле мужчины, с которыми ты знакома ... нет. — Ее взгляд стал отстраненным.

— Их работа опасна, и им все равно, как сильно она вас пугает, они каждый раз возвращаются к морю. Они всегда предпочтут его женщине. И они скорее умрут, занимаясь любимым делом, чем будут в безопасности дома.

Нехарактерная серьезность в тоне Морин приклеила Пайпер к кровати.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

Ее мать приподняла хрупкое плечо.

— Эта опасность в мужчине может возбуждать женщину. Пока это не исчезнет. А потом все рушится. Просто имей это в виду, если ты почувствуешь ... что тебя затягивает.

Морин, казалось, хотела сказать что-то еще, но она дважды постучала в дверной косяк и ушла, оставив двух сестер смотреть ей вслед.

Пайпер потянулась за подушкой и протянула ее Ханне.

— Задуши меня этим. Пожалуйста. Это гуманный поступок.

— Я еду с тобой в Вестпорт.

— Нет. А как насчет твоей работы? А Сергей? — Пайпер выдохнула.

— У тебя здесь происходят хорошие вещи, Ханнс. Я найду способ справиться с этим.— Она посмотрела на Ханну с притворно серьезным лицом.

— У них, должно быть, есть сладкие папочки в Вестпорте, верно? — Я определенно поеду с тобой.

Брендан Таггарт был первым жителем Вестпорта, заметившим этих женщин.

Он услышал, как у обочины хлопнула дверца машины, и медленно повернул бочку, которая служила сиденьем без названия. Его бутылка пива замерла на полпути ко рту, громкие рассказы и музыка, наполнявшие бар, стихли.