я, настраивая себя исключительно на положительные мысли, расслабился на кровати. И вскоре, уставший и сытый, уснул.

Гул плавно нарастал и перешёл в голоса. Голоса в унисон повторяли одно и то же. Я чувствовал движение вокруг, но не видел ничего. От этого становилось ещё страшнее. Тьма сна была ледяной, но в моих лёгких будто горело пламя, а шею стягивала петля. Плоть моих невидимых во тьме стоп рвалась с треском, будто её выдирали. От этой боли я очнулся в поту в своей квартире посреди ночи и больше не смог заставить себя даже прилечь на кровать. Сидел в состоянии прострации, уставившись в экран телевизора до самого утра. И ничего не чувствовал. Ни страха, ни злости, ни жалости к себе. У меня не было на это сил.

День шестой, 24 августа

Я не помню дороги на работу. Моё тело выполняло ежедневные действия на автопилоте. Не знаю, завтракал ли я. Не знаю, закрыл ли входную дверь. Ночевал ли я дома вообще или всё это время был в протёртом рабочем кресле?

Проваливаясь на работе в сон, видел пульсирующую зацикленную картину. Я шатаясь пытался поднять голову, чтоб увидеть своё лицо в зеркале, и, когда мне это удавалось, из моего отражения на меня бросался я сам. Вместо лица у отражения был череп в лохмотьях гнилой плоти с широко открытым ртом и червями из глазниц и носа. Я чувствовал, что схожу с ума. Надо было что-то делать. Я начал рыться в журналах, надеясь найти статьи о борьбе с бессонницей или кошмарами.

Во всех найденных статьях одно и то же. Нужно больше гулять, избавиться от вредных привычек, побеспокоиться об удобном спальном месте. Если же всё это не поможет, обратиться к врачу. Но нет больше сил на прогулки, и нет вредных привычек. А пойти к врачу – значит выписать себе билет в психиатрическую лечебницу, там и сгнить. С красочностью и извращённой реалистичностью моих кошмаров меня будут препарировать как лягушку на студенческом практикуме по биологии. Будут пытаться найти причины и связи, копаться в моём грязном белье, не пытаясь вылечить, а ради науки. Ради защиты диссертации или из банального любопытства. Еженедельно я вижу в свежих газетах колонки о том, как люди умирают, обратившись к врачам с банальной простудой. Мне нужен другой выход.

Я вспомнил, что Патрик частенько рассказывал о том, что вращается в кругах, где наркотики – само собой разумеющаяся часть досуга. И не раздумывая пошёл к нему.

– Слушай, Патрик…

– Во-первых, привет. Что с тобой? Ты не на героине случайно? Белый как новый унитаз, – ухмыляясь спросил болтливый друг.

– Да заткнись ты! Слушай!

Патрик вышел из ларька с озабоченным лицом и подошёл вплотную ко мне.

– Что случилось?

– Мне нужно что-нибудь для сна. Сильное. Понимаешь?

– А ты пробовал традиционные методы?

– Не нужны мне традиционные – срываясь на крик, продолжал я.

Он взял меня под руку и завёл за ларек.

– Да тише ты, тише. Объясни проблему, и я подберу решение. Только не вопи.

– Я не спал так давно, что уже и не помню, как всё началось. Мне нужно что-то, чтобы спать. Спать без снов. Понимаешь? Спать как убитый, – мои глаза наполнились слезами.

– Тише, тише. Я понял – «как убитый». Убиться тебе надо. Как решу вопрос, подойду к тебе. А сейчас иди, не распугивай клиентов. – С небывалой ранее заботой в голосе подтолкнул меня в сторону моего ларька Патрик и, с подозрением глядя на меня, ушёл к себе.

Пошатываясь от усталости и бессонницы, я брел домой, не замечая ничего на своём пути. Я не чувствовал ни голода, ни холодного ветра, от которого прохожие пытались закрыться, поднимая воротники и прячась за рекламными стендами. Вдруг в моё плечо врезался человек в коричневом плаще. Я узнал его, а он, похоже, узнал меня. Его ледяной взгляд вонзился в меня с какой-то смесью злобы и страха. От всего его образа веяло могильным холодом. Его змеиный немигающий взгляд задержался на мне лишь секунду, но запомнился мне надолго. Я почувствовал идущий от него странный запах. Одновременно пахло хлором и йодом. С ним снова на поводке была собака. На этот раз коренастый чёрный пёс. Он хромал на левую переднюю лапу. На ней не было пальцев, в то время как на правой их было явно больше, чем должно быть. Я не успел извиниться, мужчина молча и быстро прошагал во дворы соседнего квартала. От его взгляда меня морозило до самой квартиры. Дома силой заставил себя съесть несколько бутербродов, запил чаем и без сил упал на кровать.

На этот раз я проснулся незадолго до рассвета, видимо, организм был настолько истощён, что уже не мог терпеть мои кошмары и всячески старался избегать снов. Тем не менее, мои сны становились всё ужаснее, образы всё чётче. Я уже забыл, когда нормально спал и когда нормально себя чувствовал днём. Головокружение стало нормой, как и красные от лопнувших капилляров склеры. Я слышал мужские голоса, кажется, даже после пробуждения. Они повторяли и повторяли один и тот же непонятный мне набор слов, от которого меня бросало в дрожь. На поверхности ступней и внешней стороне ладоней появились какие-то красные пятна. Они были именно в тех местах, где во снах рвалось моё тело. Я так больше не мог.

День седьмой, 25 августа

Моя жизнь стала адом. Зацикленное хождение по мукам. Кошмары снов, кошмары грязных городских улиц, кошмар ненавистной работы и так по кругу. Каждый новый день повторял предыдущий.

День был настолько пасмурным, что мало отличался от ночи. Завывание ветра в водосточных трубах погребальной песней разносилось по улицам города. Я вышел из дома на час раньше обычного, повинуясь рекомендациям журнальных статей. Намеревался пройтись до следующей станции метро пешком. Ссутулившись от истощения и ледяного ветра, я плёлся по заплёванному влажному асфальту, в который была закатана некогда плодородная почва Земли. За весь путь до подземки я не встретил ни одного улыбчивого лица. Все были погружены в чистилище своих мыслей. Только пара мальчишек звонко смеялась, бросая друг в друга испачканный в луже мяч. Они ещё не были испорчены системой, но уже играли в очень системную игру, пытались замарать в грязи оппонента, дабы продемонстрировать собственное превосходство. Ветер рвал их смех в клочья и растворял в сером бытии дня.

Детские годы всегда вспоминаются с тоской и печалью, но и с радостью. Всегда жаль, что уже не