Наконец мы вышли на открытое место. Теперь от территории, удерживаемой сирийскими властями, нас отделяла лишь стена. Заглянув в щель, я увидел государственный флаг Сирии. Мы были как никогда близко к линии фронта. Я спросил у проводника, как вышло, что Старый город местами столь хорошо сохранился. Он объяснил, что эта стена располагалась так близко к занятым правительственными войсками районам, что они не хотели по ошибке разбомбить собственную территорию.

Мы побрели дальше и остановились на другом открытом участке, где прежде была детская площадка. Теперь она была заброшенной, здесь царила тишина, не считая скрипа обшарпанных качелей. Эту площадку превратили в кладбище, и наш проводник подошел к одной из могил, простояв там молча несколько минут. Здесь были похоронены его две сестры и мать.

Наконец мы добрались до места назначения – дома престарелых Мар-Элиас[119]. Он стоял на небольшой мощеной улочке и был отмечен указывающей на дверь подвесной табличкой. Переступив порог, я словно попал в райский сад – настолько поражала разница с царящими снаружи хаосом и разрушениями. Посреди двора с буйной растительностью стояла статуя. Священник, к которому я пришел, встретил нас теплой улыбкой. Михаэль Абу Юсеф взял меня за руку и повел к столу, заставленному фарфоровыми чашками и тарелками. Он принялся рассказывать свою историю, в то время как Аммар переводил его слова.

В стенах Мар-Элиас находилась католическая часовня, где Михаэль проработал многие годы. После того как его дом был разбомблен, он перебрался жить сюда и стал присматривать за пожилыми обитателями, которые остались здесь вынужденно или по собственному выбору. Каждый день он покупал на базаре продукты обитателям дома престарелых, а потом готовил для них еду. Здесь он чувствовал себя в относительной безопасности, потому что совсем рядом стояла стена, разделявшая восточный и западный Алеппо.

Пока мы говорили, из своих комнат начали выходить жильцы, чтобы посмотреть, в чем дело. Вскоре нас окружили старики и немощные, и меня поразило, насколько спокойными и счастливыми все они казались. Может быть, они уже перестали замечать стрельбу и грохот сброшенных бомб, ставших настолько привычным звуковым сопровождением для жителей города, что теперь никто не обращал на это внимания.

Михаэль выглядел уставшим и осунувшимся, намного старше своих пятидесяти трех лет. Он был рукоположен в сан священника многие годы назад и не сомневался, что Бог все равно им поможет. Он поинтересовался моим вероисповеданием. Я ответил, что на самом деле протестант, англиканец точнее. Улыбнувшись, он ответил, что все мы дети Божьи, и предложил вместе помолиться, спросив, не хочу ли я, чтобы он благословил меня в своей маленькой часовне. Я ответил, что сочту это за честь. С этими словами он удалился, а спустя пятнадцать минут вернулся в облачении католического священника.

Мы открыли двери маленькой часовни. Внутри был алтарь со свечами и икона Христа. Он дал знак, чтобы я вместе с ним преклонил колени перед алтарем и сказал несколько слов. Я не понимал точного смысла того, что он говорит, но слышал сочувствие в его голосе. Не успел я осознать происходящее, как по лицу покатились слезы. Тот защитный панцирь, которым я обзавелся за последние недели и даже десятилетия, затрещал по швам.

Михаэль на минуту исчез, а вернулся с небольшой чашей, наполненной вином. Он положил мне на язык облатку и протянул чашу. Положив мне на голову руку, он стал молиться. Второй раз в жизни я ощутил духовную связь – казалось, это не человеческая рука, а нечто гораздо более значимое и глубокое, наполняющее меня любовью. Впервые я испытал это чувство всего несколькими неделями ранее, когда ужинал дома у своего хорошего друга Ричарда Смита, гинеколога-консультанта. Ричард – человек глубоко верующий, и у него дома есть небольшая освященная часовня. Он молился за меня перед моей поездкой в Сирию. Когда Ричард положил мне руку на голову, я тоже ощутил сильнейшую духовную связь. Эмоции, которые я испытал тогда, были всепоглощающими.

Михаэль оставил меня, чтобы я мог прийти в себя. Вернувшись, я увидел его сидящим с Аммаром, Абу Мухаммадейном и нашим проводником в окружении пожилых обитателей дома престарелых, которые явно его очень любили.

Несчастливый конец этого момента божьей благодати стал для меня олицетворением всей сирийской трагедии. Всего через несколько дней человек, великодушно согласившийся провести нас по Старому городу, был убит в результате авиаудара, а полгода спустя не стало и Михаэля – он стал жертвой очередной бочковой бомбы, пока закупал продукты для своей паствы. Одному Богу известно, что случилось с людьми, о которых он так заботился.

Во время короткой поездки в больницу М1 нас остановили у блокпоста вооруженные люди. Мы не были уверены, кто контролирует этот блокпост, и Абу Мухаммадейн довольно долго объяснял им, что мы врачи и просто едем из одной больницы в другую, это подтверждали надетые на нас хирургические халаты. Каждый знал Абу Мухаммадейна, и он знал каждого, и оттого, что они не признали его, мы ощутили неприятное напряжение. Его отвели в разбомбленное укрытие, чтобы подробнее расспросить, но нам разрешили продолжить путь. Поскольку до М1 было меньше мили, мы решили пойти пешком.

Мы миновали разбомбленную школу. Судя по всему, она была не меньше четырех-пяти этажей в высоту, но теперь здание сровняли с землей. На первом этаже среди обломков все еще можно было разглядеть парты и стулья. Запах смерти, казалось, стоял здесь сильнее, чем где бы то ни было, – должно быть, в момент падения бомбы в здании находились дети.

Мы ускорили шаг, торопясь вернуться домой, как вдруг непривычную тишину нарушил появившийся в небе сирийский истребитель. Мы стояли у всех на виду, и пилот нас явно заметил. Он сделал разворот и пошел на новый круг. Мы вчетвером замерли на месте. Аммар стал кричать, чтобы мы укрылись, но спрятаться было негде, кроме как за стеной, до которой еще нужно было добежать. Добравшись до нее, мы пригнулись, в то время как самолет сделал еще круг, выжидая момент для удара. Я стоял рядом с Аммаром и был уверен, что теперь мне точно конец. Я видел, как самолет летит прямо на нас. Рев двигателей был оглушительным, но даже его заглушил взрыв попавших в здание ракет.

Самолет скрылся так же быстро, как появился. Мы были в сильном потрясении, но в остальном невредимы. Вернувшись в М1, мы рассказали о случившемся коллегам, на что те лишь пожали плечами – они сталкивались с таким каждый день. Тот самолет или другой из его эскадрильи продолжил свою смертоносную работу, и вскоре мы узнали, что в М10 привезли тяжелораненых. Абу Мухаммадейн вернулся к нам после непродолжительного задержания, и мы сели к нему в машину.