Нам предстояло преодолеть около двух миль самой опасной дороги на свете: орудия властей были, наверное, менее чем в ста метрах справа, в то время как по левую сторону находились повстанцы.

Абу Мухаммадейн остановил машину в месте, где еще было безопасно. Он посмотрел на нас, вытянулся и пожал нам руки. Я знал, что это было прощанием. «Дэвид, – спросил Аммар, – ты готов?» Поджав губы, я кивнул. Ситуация была отчаянной, но риск стоил того. Водители обеих машин кивнули друг другу, Абу Мухаммадейн нажал на газ, и к первым препятствиям мы подъехали уже на полной скорости. Ума не приложу, как нам удалось проскочить между всеми перевернутыми машинами, – казалось, мы скользили зигзагами по дороге на головокружительной скорости. Как бы то ни было, у нас все получилось, и не раздалось ни единого выстрела.

Остальная часть нашего пути на север прошла как по маслу: даже угроза быть атакованными правительственными самолетами казалась не такой уж значительной. Мы прибыли в Баб эль-Хава и следующие три дня работали без остановки, стараясь разобраться со всеми пациентами, нуждавшимися в пластических операциях. Мы вчетвером – Аммар, Абу Хозайфа, Абу Васим и я – стали своего рода хирургическим конвейером, который работал, пока не была достигнута цель. Мы регулярно наведывались к нашему маленькому пациенту, чьи состояние обнадеживало. Удивительно, но перекрестный лоскут все еще функционировал, артериальный шунт справлялся со своей задачей, у мальчика не развился сепсис.

Мы расположились в небольшой комнатке в доме напротив больницы. В последний день к нам пришел специалист интенсивной терапии Аммар Захария – он откуда-то знал, что мы здесь, и сказал, что хочет в качестве подарка устроить нам фруктовый праздник. Я никогда о таком не слышал, но позже он вернулся со свежими бананами, яблоками, апельсинами и другими всевозможными фруктами на огромном подносе.

Мы принялись уминать принесенные угощения, и, казалось, с плеч свалился огромный груз. Тем не менее расслабляться было рано. Внезапно мы услышали интенсивную стрельбу возле дома. Заглянув в щель в окне, я увидел около двадцати вооруженных мужчин, двигавшихся в нашу сторону и стрелявших из автоматов, в то время как другие палили из крупнокалиберных пулеметов, стоящих в кузовах пикапов. Казалось, мне было не суждено покинуть Сирию. Если Аммар Захария узнал, что мы здесь, это могло стать известно и всем остальным. Неужели ИГИЛ[129] все-таки добралось до меня? Я посмотрел на Аммара: впервые за все время он выглядел по-настоящему напуганным – его лицо побелело от страха.

Меня охватила паника, прошиб холодный пот и всего затрясло. Стрельба снаружи становилась все интенсивнее. Упав на пол, мы спрятались под кроватями. Я было подумал, не лучше ли попытаться выбраться и убежать, о чем шепотом сказал Аммару. На мой взгляд, у этого было два плюса: во-первых, остальным не пришлось бы отвечать за то, что они были как-то со мной связаны; а во-вторых, так у меня, возможно, было бы больше шансов выжить, чем если бы схватили боевики ИГИЛ[130]. Между тем здание можно было покинуть лишь через главный вход, и уйти незамеченным попросту невозможно – я просто закрыл глаза и остался лежать в полном отчаянии, за себя и эту бедную страну, которая погрузилась во тьму.

Перестрелка продолжалась около часа, причем Свободная сирийская армия вела огонь с позиций вокруг нас. В какой-то момент в комнату вошел Мюнцер, управляющий больницей, и с невозмутимым видом сказал, что мне не о чем переживать – это было столкновение между двумя соперничающими группировками ССА.

Позже выяснилось, что он скрыл от меня правду о происходящем, чтобы защитить. Это действительно были боевики ИГИЛ[131], и это был их последний шанс взять меня в плен – Мюнцер признался в этом два года спустя на медицинской конференции в Турции. Я поблагодарил его за эту ложь во спасение – узнай я об этом тогда, стресс наверняка бы меня прикончил. Несколько часов спустя, когда стрельба утихла, мы с Аммаром пересекли турецкую границу, попрощавшись с Абу Хозайфа и Абу Васимом – они планировали остаться с мальчиком еще на несколько дней, а после вернуться в Алеппо, если дорога будет открыта.

Не успели мы пересечь границу, как мой телефон затрезвонил. Мне прислали в WhatsApp фотографию Мохаммеда Вехиби, лучшего анестезиолога Алеппо, укутанного в саван, – во время поездки между больницами его убило взрывом бочковой бомбы.

Мои чувства между тем притупились настолько, что я даже не горевал. Смерть стала для меня слишком обыденной.

Когда мы добрались до офиса «Помощи Сирии» в Рейханлы, я первым делом связался с Ганемом Тайарой, главой UOSSM, Союза медицинских и гуманитарных организаций. То, что нам удалось выбраться целыми и невредимыми, стало для него огромным облегчением. По голосу было понятно, что он весь на иголках.

После я позвонил Элли. Мы с ней не разговаривали почти шесть недель. Было странно и чудесно снова услышать ее голос, и я был несказанно счастлив, что, казалось, до сих пор ей небезразличен. Тем не менее, уже не был уверен, кто я такой. Эта поездка развалила меня на части. Я не был уверен, захочет ли Элли – а если захочет, сможет ли – заново меня собрать.

Мы с Аммаром остались на день в Рейханлы и решили пойти поужинать – настроение у нас было далеко не таким приподнятым, как годом ранее. Он спросил меня о планах по возвращении в Великобританию. Как ни странно, единственным, что пришло мне в голову, не считая встречи с Элли, было плавание. Я хотел прогуляться по пляжу, заходя все глубже в море, пока волны не захлестнут меня с головой. Мне хотелось очиститься, возможно, смыть с себя все увиденные ужасы и начать все сначала – что-то вроде крещения.

Лучше всего мне был знаком участок побережья в Сент-Эндрюс в Шотландии, где я ходил в университет. Мне там нравилось и не терпелось очутиться в месте, о котором были лишь хорошие воспоминания. Кроме того, хотелось показать Элли что-нибудь из своего прошлого. Выйдя в зал прилета в Хитроу, я увидел ее, спокойно стоящую посреди суматохи аэропорта, – она прождала меня несколько часов. На следующее утро мы сели на самолет до Эдинбурга, а затем арендовали машину, чтобы поехать в Сент-Эндрюс, где я забронировал номер в очень большом отеле. Мой банковский счет давно ушел в минус, но мне было наплевать.