Но он знаками просит меня открыть дверь. Очевидно, хочет, чтобы я его впустил. Он складывает ладони на груди, я недолго раздумываю, а потом разрешаю ему войти. Он быстро просачивается внутрь, аккуратно закрывая за собой дверь.

— Простите меня. Я знаю, что уже поздно. Но меня задержали. Был очень трудный день. Очень.

Я киваю, принимаю выражение искреннего участия, которого требует моя работа.

— Ничего страшного. Вы будете последним. Присаживайтесь. Чем могу вам помочь?

Я закрываю дверь на ключ, чтобы ни один клиент больше не проник, и сажусь за стол. Мужчина медленно, тяжело дыша, усаживается на стул напротив. Он берет буклет и начинает, не глядя, листать его.

— Да-да. Так вот. Нам нужна маленькая квартира. С одной спальней. Чтобы не трудно было убирать.

— Ясно. И на какую сумму вы рассчитываете?

— Я… точно не знаю. Мистер… мистер…

— Блю. Фрэнсис Блю. Вот моя визитка.

Мужчина берет визитку, довольно долго ее изучает, потом поднимает взгляд и начинает быстро-быстро моргать, как будто пытается что-то вспомнить. Что-то в этом есть неестественное. Но я не могу понять что. Потом он издает какой-то звук, и в глазах его мелькает огонек.

— Фрэнки Блю. Конечно. Я вас узнал. Как дела, сынок?

— Простите, я не…

— Харри. Харри Батсон.

Мне это не сильно помогло.

— Вы показывали нам дом на Брук-Грин, 27. В начале этого года. Мы были вместе с Мод Колдстрим. Чудесное место, но потом выяснилось, что крыша течет. В конце концов, мы отказались от этого варианта. Неохотно, очень неохотно.

Теперь я вспомнил. Парочка целующихся-милующихся старичков. Сразу после того, как я познакомился с Вероникой. Харри и Мод. Воплощенные Дарби и Джоанн.

— Мистер Батсон, — говорю я. — Конечно, я вас помню. Как поживаете?

Он радостно улыбается.

— Спасибо, неплохо. Совсем неплохо. А вы? Вы как будто похудели. Неважно выглядите.

— Нет-нет, мистер Батсон. У меня все в порядке.

— Вы уверены?

— Конечно. Дела идут прекрасно. Жизнь бьет ключом.

— Правда? Это замечательно. Это очень хорошо.

Он кивает, не сводя с меня глаз, как будто сканируя мое лицо. Я не сказал ему, но он тоже похудел. Стал каким-то хрупким, бледным, хотя по-прежнему элегантен, держится прямо, очень учтив. Я смотрю мимо него в окно. Парочка вернулась. Теперь они изучают витрины. И громко спорят. Я не могу сдержать злорадной усмешки.

— У вас уже было торжество?

— Какое торжество, мистер Батсон?

— Зовите меня Харри. Разве вы не решились на ответственный шаг? Ну, вы понимаете… Соединить себя узами, и все такое. Создать ячейку общества.

— А, вот вы о чем! Нет, ничего такого не было.

— Жаль. Впрочем, в море еще много рыбы. И много морей, где ее можно поймать.

Он скрещивает руки на груди, глядя куда-то вдаль. Меня это начинает раздражать, я не понимаю, какого черта торчу здесь, когда давно уже мог быть дома, смотреть… выпить… съесть…

— Да… Ладно. — Я чувствую, что в моем голосе появляются нетерпеливые нотки. — Знаете, мистер Батсон, женщин трудно понять. Так на какую сумму вы рассчитываете?

— Харри.

— Харри. Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Помочь?

— Да. Какую именно квартиру вы ищете?

Он трясет головой, как будто отгоняя видения.

— Да, конечно. Маленькая квартира. С одной спальней. В которой можно быстро прибраться.

— Это вы уже говорили. Нельзя ли поподробнее?

— Такую… такую симпатичную, чистую, чтобы вокруг была зелень. Где-нибудь недалеко от парка.

— Какого парка?

Батсон снова смутился.

— Неважно, какого. Пусть будет Холланд-парк. Это подошло бы.

Я с трудом сдерживаю стон. Потом беру себя в руки, готовясь к прорыву. Я почти уверен, что квартира ему не нужна… В прошлый раз они с Мод исчезли без следа, мы только зря потратили на них время.

— Ясно… На ваши деньги там особо не разбежишься. Квартира с одной спальней стоит около двухсот тысяч. А она слишком мала для вас с женой. Вам нужно что-нибудь попросторнее.

Он кивает, давая понять, что с этим проблем не будет. Чертов старикашка, все равно ничего не купит. У меня уже голова болит. Я начинаю тереть родимое пятно указательным пальцем, потом многозначительно смотрю на часы. Я хочу уйти отсюда, хочу домой, хочу заснуть перед телевизором. Звонит телефон. Я не беру трубку. Но Батсон, похоже, не торопится. Наступает молчание, и я вынужден поддержать разговор.

— А как Мод?

— Мод? Что вы имеете в виду?

Он вдруг начинает сильно нервничать.

— Мод. Ваша… ваша жена.

Он слегка расслабляется.

— Конечно, вы же ничего не знаете. Она умерла, к сожалению.

Он смотрит на меня своими мутными стариковскими глазами, в которых вдруг проступила щемящая боль.

— О, мне очень жаль.

Я смущен, но в то же время мне кажется, что все это ловко подстроено. Странное ощущение — будто все… тонко рассчитано.

— Не о чем сожалеть. Не о чем.

Я снова смотрю на часы, довольно демонстративно. Но понимаю, что разговор нельзя закончить на такой ноте.

— Как это… как она…

— Мне трудно об этом говорить.

— Конечно. Я понимаю.

Он молчит еще пару секунд, потом теребит воротник рубашки, как бы поправляя его. И снова начинает говорить.

— У нее был сердечный приступ. Мы в это время занимались сексом.

Он произносит это совершенно серьезно, как судебно-медицинский эксперт, зачитывающий акт вскрытия перед судом присяжных. Эти слова в устах грустного, странного старика звучат невероятно смешно. Я пытаюсь сдержаться, но все равно фыркаю от смеха.

— О Господи… Простите. Я не хотел…

— Нет-нет. Это, наверное, и вправду смешно. Не самая плохая смерть, должен заметить.

Кажется, Харри Батсон не обиделся. Я внимательно смотрю на него. Он мало изменился, несмотря на то, что несколько сдал физически: по-прежнему сосредоточенный, солидный, серьезный — именно таким я его и запомнил. Но что-то в нем все-таки стало другим. Вероника назвала бы это аурой, что-то неуловимое в выражении лица. И вдруг до меня доходит: я уже видел это однажды на лице матери много лет назад, видел такую же обескураживающую сосредоточенность. Одиночество холодным голубым светом сочилось из его глаз, отравляя меня своими смертоносными парами. Я стал еще больше нервничать, еще больше мне захотелось вырваться из офиса. Но я не мог просто выпроводить его. Меня вовлекли в игру, в которой мне не было места, в которой для меня не было роли… И еще я понял, что именно с этим он сюда и пришел. Чтобы поговорить. О чем угодно. Чтобы избежать одиночества, хотя бы на несколько минут. Я стараюсь смягчить голос.