Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А вы, мистер Батсон? Как вы теперь?
— Да так, знаете ли. Мне грех жаловаться. Нам с Мод было что вспомнить. Мы прожили прекрасную жизнь, далеко не всем так везет… Конечно, я скучаю по ней. Скучаю каждый день. Это такая тяжелая травма. — Он замолкает, чтобы перевести дух. — Но я справляюсь. Потихоньку. Жизнь все равно стоит того, чтобы ее продолжать, знаете ли. Конечно, я почти всегда один. Но к этому привыкаешь.
«Как к чуме», — думаю я про себя, а потом говорю:
— У вас ведь, наверное, есть дети? — стараясь, чтобы это прозвучало весело, с фальшивой бодростью.
Батсон улыбается.
— Дети. Да, с ними все хорошо. Но у них своя жизнь. Давно уже своя жизнь. Они где-то вашего возраста. Вы, между прочим, похожи на моего младшего, Питера. Он сейчас в Саудовской Аравии. Мы редко видимся.
Я чувствую, как доверительные отношения обволакивают нас, подступая все ближе. Мне нужно как-то свернуть разговор, выбраться из него.
— Но у вас наверняка есть друзья, — произношу эти слова, демонстративно откладывая бумаги в сторону, наводя порядок на столе и перебирая связку ключей в руке.
— Нет, у нас с Мод не оставалось на это времени. Были только мы с ней, и еще семья. Знаете, я бы хотел… конечно…
Он смотрит на меня умоляюще, и я знаю, что он собирается предложить. Теперь я знаю наверняка, что он пришел сюда не покупать квартиру, а потому что узнал меня, потому что я для него — потенциальная мишень, аспирин, который снимет боль от его ужасной раны.
— Mo… может быть, мы как-нибудь выпьем вместе. Я каждый день прохожу мимо вашего офиса.
Его старческие водянистые глаза какое-то время смотрят на меня не отрываясь. Я вижу, в каком он отчаянии, и меня это пугает. Вспоминаю, что несколько раз он действительно проходил мимо офиса, очевидно, набирался смелости войти. Я делаю глубокий вдох. Мне его искренне жаль и хочется как-нибудь помочь ему, но я не могу. Моя собственная жизнь разваливается на части, она как выжженное поле. И я вдруг вижу свое будущее, или вариант своего будущего, в сидящем напротив Батсоне, который пришел, чтобы предупредить меня, а может, посмеяться надо мной. Почти поддавшись панике, я встаю.
— Очень хорошая мысль, мистер Батсон. Но боюсь, что я слишком…
Он начинает моргать, жестом призывая меня к молчанию.
— Конечно-конечно. Я все понимаю. Я просто так предложил.
Он поспешно встает и протягивает мне руку. Я ее пожимаю. У него сухая, твердая рука. Вижу, как мучается этот гордый, величественный человек, ему стыдно, что он опустился до того, что клянчит чьей-то компании, он чувствует себя как король, вдруг превратившийся в нищего. А мне стыдно, что я не могу — не желаю — ему помочь. Но он — воронка, и я не хочу, чтобы меня засосало.
— Я пойду. Всего хорошего, Фрэнки.
— И вам, мистер Батсон.
— Харри.
— Харри.
Он встает и выходит в поздние летние сумерки, оставив каталог на стуле. Я смотрю на глянцевую обложку. На ней остался отпечаток его пальца.
Минут пять я сижу неподвижно, а потом снимаю телефонную трубку.
Сначала я позвонил Колину. Я беспокоился о нем. Мама сказала мне, что его матери стало хуже. Ведь если Оливия Берден не может обойтись без Колина, логично предположить, что и ему без нее туговато. Более того, я позвонил ему два раза, оставил сообщения, но он так и не перезвонил. Неужели настолько разозлился? До этой размолвки на гольфе он всегда мне перезванивал, сразу же, причем охотно.
В то утро он наконец перезвонил, но разговаривал как-то странно. Не злился, нет, скорее наоборот. Он был какой-то радостный, возбужденный.
— Фрэнки, привет!
— Колин! Как поживаешь, дружище?
— Отлично. Отлично.
— Послушай, мне очень неловко… я не хотел… тогда в гольф-клубе…
— Фрэнки, перестань. Все нормально. Забудь. Правда.
Мне сразу полегчало.
— Знаешь, Колин… давай встретимся. Я все-таки хочу объясниться. Извиниться.
Тишина в трубке.
— Колин? Ты меня слышишь?
— Да. Слышу.
— Ты видел Ноджа? Тони?
— Нет, я никого не видел.
— Вообще никого, что ли?
— Ну да. Так, с одним приятелем встречался, но ты его не знаешь.
— A-а, хорошо. Здорово, — пробормотал я, стараясь поскорее закрыть эту тему.
Снова тишина. Я видел некоторых приятелей Колина. У него их много, и задерживаются они ненадолго. Он бывает на всяких компьютерных тусовках. Эти парни все зануды, неудачники, помешанные на компьютерах. Надеюсь, он не собирается нас знакомить. Разговорами о железе, гигабайтах, чипах и прочей хрени, которыми меня кормил Колин, я и так сыт по горло.
— Слушай, может, встретимся? Вдвоем.
— Хорошо, — отвечает Колин.
Достаю ежедневник: вся неделя занята. Я продолжал урабатываться до полусмерти. Окно есть только сегодня утром: я собирался встретиться со священником Церкви Всех Святых, в которой мы должны были венчаться с Вероникой. Ему очень не понравилось, что мы отменили всё практически накануне свадьбы, вот я и решил зайти, чем-нибудь умаслить его. Подкинуть денег на ремонт купола, на благотворительность, на сирот — короче, на что они там тратят. Он приятный человек, да и вообще торговцу недвижимостью не стоит портить отношения с представителями местной диаспоры. Я наметил встретиться с ним в понедельник между двенадцатью и часом. А от церкви до дома Колина всего ничего.
— А сегодня ты никак не сможешь?
— Смогу.
— Мне нужно встретиться со священником на Рэйвенскорт-парк. В двенадцать.
Опять молчание.
— С кем?
— Со священником. Ну, они в таких черных одеждах. Служат литургии, отпевают, все такое. И венчают.
— А…
— Может, мы с тобой после этого состыкуемся? В парке, скажем, в четверть первого?
— Хорошо.
— Пока, Кол.
— Пока, Фрэнки.
Разговор был три часа назад. А сейчас я еду по шоссе вдоль парка. Притормаживаю свой «бимер», паркуюсь, вылезаю из машины. И вижу Колина: сидит себе на скамейке, крошит хлеб голубям. Он один.
День прохладный, и в парке никого. Кроме одиноко сидящего на скамейке Колина. Вид у него даже хуже, чем обычно: одежда грязная и мятая, волосы немытые. Рубашка на нем явно не по погоде — с коротким рукавом. На лице щетина.
Он увидел меня и просиял. Тут же вскакивает и направляется ко мне. К моему изумлению, обнимает меня. Потом еще раз. Целует в щеку. Отступает на шаг и смотрит так, будто видит меня в первый раз в жизни. Пытаясь загладить неловкость ситуации, говорю: