оппозиционно настроенных по отношению к нацистской партии, чтобы они не могли создать оппозиционную партию?

– Поскольку оппозиция в какой-либо форме серьезно препятствовала нашей работе, оппозиционность этих лиц не могла быть терпима.

– Имеется ли на скамье подсудимых кто-нибудь, кто бы не сотрудничал с вами для достижения этой цели?

Геринг вскинул брови и ядовито улыбнулся:

– Ясно, что никто из сидящих здесь подсудимых не мог быть в оппозиции к фюреру.

В зале зашептались. Обвинитель Джексон явно демонстрировал, что он находится не в лучшей форме. По крайней мере, в сравнении с обвиняемым Герингом.

– Вы когда-нибудь хвалились тем, что подожгли здание рейхстага, хотя бы в шутку?

– Я употребил только одну шутку, если вы подразумеваете именно это. Я сказал, что конкурирую с императором Нероном…

* * *

Хельмут, если бы он знал об этом диалоге, был бы очень доволен. Рейхсмаршал эффектно отражал нападки американского обвинителя и заставлял того крутиться будто на раскаленной сковороде.

Но Хельмуту сейчас было не до пикировки Джексона и Геринга. Он направлялся в свое логово. Он уже твердо сложил в голове план дальнейших действий. Он не любил, когда ему перечили.

Тем временем Лена уговорила охранника впустить ее в каморку Эльзи и Бригитты. Бригитту лихорадило – Лена заметила это еще с утра, когда принесла узницам скудный завтрак.

Эльзи растерянно наблюдала за няней, та улыбалась ей потрескавшимися губами. Лена дала Эльзи несколько карандашей, а теперь принесла еще и пару листов бумаги, чтобы отвлечь девочку.

Бригитта благодарно смотрела на Лену, когда та, усадив Эльзи себе на колени, стала раскрашивать вместе с маленькой художницей детские рисунки. Эльзи от старания высунула наружу кончик языка.

Она любила рисовать. Как-то раз Лена раздобыла на черном рынке цветные мелки, и Эльзи – за неимением доски – разрисовала ими стены. Хельмута это обстоятельство очень разозлило, и он запретил Лене что-либо приносить ребенку и потребовал вообще не общаться с заложницами.

Лена периодически нарушала это требование, по-свойски договариваясь с часовыми. При этом она старалась не злоупотреблять своими возможностями.

Но сейчас ситуация была исключительная; Бригитте становилось все хуже, ей не помог отвар, который Лена приготовила из лечебных трав, купленных на рынке.

Лена досадовала, что загодя не запаслась лекарствами. Но лекарства стоили очень дорого, на черном рынке они сбывались втридорога, а зачастую их было и вовсе не достать.

Лена укутала Бригитту в свою кофту, и это было единственным, что она могла сделать в этой ситуации.

– Иди, – прошептала Бригитта; ее по-прежнему мучил жар. – Он вот-вот вернется.

В убежище подпольщиков царила сонная атмосфера. Кто-то возился с оружием, кто-то лениво играл в карты.

Удо стоял у стены, на которой была растянута старая схема Нюрнберга, и сосредоточенно рассматривал паутинный рисунок, изображавший улицы и подземные ходы. Неожиданно для себя он получил подзатыльник, да такой, что кепка слетела с его головы, совершила большую дугу и приземлилась у ног Лены.

– Сколько можно бездельничать? – прокричал Франц, который и сам не изнывал от непосильного труда, а лениво слонялся из помещения в помещение.

– Я изучаю систему выходов из катакомб, – обиженно произнес Удо, потирая ушибленный затылок.

– Картограф хренов! – прошипел Франц и, не найдя, к чему бы еще прицепиться, отошел в сторону.

Лена подняла кепку и, отряхнув, молча протянула подростку. Удо посмотрел на нее с благодарностью.

Девушка подошла к подоконнику. Здесь громоздился старый патефон, а рядом стопка тяжелых пластинок.

Лена выбрала одну, поставила на платформу и, крутанув ручкой, опустила иглу. Из раструба донеслось шипение, затем заиграла музыка. Искаженный проигрывателем мужской голос запел арию из итальянской оперы.

* * *

– Давайте опустим это! – не выдержал Джексон. – Если вы просто ответите на мой вопрос, мы сэкономим уйму времени.

Геринг опустил уголки губ и покосился в сторону судейского стола.

– Я дал четкий ответ, – произнес он с еле заметным, но вместе с тем подчеркнутым оттенком обиды, – однако хотел бы дать пояснение…

– Господин Джексон, – вмешался лорд Лоренс, раздраженно поправляя очки, – трибунал считает, что свидетель вправе давать необходимые пояснения.

Джексон отвесил поклон.

Геринг тонко улыбнулся.

– Насколько известно, германский народ был втянут в войну против Советского Союза. Вы были за этот шаг?

– Немецкий народ узнал об объявлении войны с Россией, только когда война началась. Германский народ не имеет ничего общего со всем этим делом. Его не спрашивали ни о чем. Он только узнал о фактическом положении вещей и о той необходимости, которая привела к этому. Мы рассматривали борьбу с Советским Союзом как чрезвычайно жестокую борьбу. На эту тему не существовало никаких международных правил и конвенций. Но я должен подчеркнуть, что, к примеру, тот же Гиммлер не издавал никакого приказа в отношении истребления тридцати миллионов славян. – Геринг сделал паузу, затем с невинным видом добавил: – Гиммлер просто произнес речь о том, что тридцать миллионов славян должны быть истреблены.

По залу пронесся глухой ропот. Присутствующие переглядывались между собой: истребить тридцать миллионов человек? Они не ослышались?

Геринг откинулся на спинку стула и невозмутимо сложил руки на груди. Он был весьма доволен произведенным эффектом.

– Вы заявили на суде, что гитлеровское правительство привело Германию к расцвету. Вы и сейчас уверены, что это так? – поинтересовался Джексон.

– Перед войной – да. Катастрофа наступила только после проигранной войны.

– Когда вы поняли, что война проиграна?

– На это чрезвычайно трудно ответить, – Геринг пожевал губами. Его водянистые глаза навыкате уставились на обвинителя. – Думаю, я понял это относительно поздно. Я имею в виду, что осознание, что война проиграна, появилось у меня значительно позже, чем это произошло в действительности. До этого момента я все еще думал и надеялся, что война кончится вничью.

Бывший рейхсмаршал смолк, казалось, будто он закончил свою речь. Однако же по прошествии нескольких секунд молчания он вдруг подался вперед, глаза его сузились, и он произнес:

– Мир устроен так, что чем быстрее развивается человечество, тем важнее первым нанести удар.

…В это же самое мгновение гулкие решительные шаги донеслись из глубины заброшенного дома в дальнем разрушенном квартале Нюрнберга. Дверь распахнулась, и на пороге вырос Хельмут. Глаза его горели, ноздри раздувались. Пальто складками свисало с плеч, будто черные крылья.

Одного взгляда на него было достаточно, чтобы Лена поняла: Хельмут пришел убивать.

37. Сакральная жертва

Заседание закончилось, когда на улице уже вечерело. Гости и участники процесса покидали Дворец правосудия; толпа растекалась по улицам, и казалось, что все услышанное в зале 600 уже становилось чем-то далеким, растворяющимся в воздухе; слушателей опять начинали волновать собственные дела и заботы.